Вечности как будто говорю...

* * *
Неужели ты еще не знаешь:
жизнь сама от жизни отстает?
Время никогда ты не обманешь:
что ни делай, все равно уйдет.
В нем иль с ним забвения забвенье?
Рвется даже Ариадны нить...
Кто хотел остановить мгновенье,
жизнь свою не мог остановить.
Все как прежде, милая, как прежде.
Светит нам осознанная мгла...
Если б не отчаянье надежде,
то надежда б многое смогла.
Времени какая мы преграда?
Нет еще для времени преград.
Память — осторожная награда,
но других и не было наград.
Думать о тревоге бестревожно —
это ли забвения обман?
«Несомненно то, что невозможно», —
скажет нам опять Тертуллиан.


* * *
Белая от снега тишина.
Слушать мне ее иль видеть надо?
Вот уже и слышимость видна
даже за пределом снегопада.
А в молчанье прячется душа,
но душою ничего не прячу.
Я живу, дыханием греша
оттого, что ничего не значу
вот для этой белой тишины,
для ее пречистого простора,
для ее священной белизны
и всему безмолвного укора.
Но когда устану уставать,
я сквозь небо на себя же гляну
и пойму, что надо смертным стать,
но бессмертным почему-то стану.


* * *
Все здесь и где-то, здесь еще и где-то,
и в этом тоже таинства секрет...
Как много тьмы у гаснущего света,
мы все поймем, когда погаснет свет.
«Взойдет», — беспечно думаем о солнце,
забыв, что вечным и ему не стать...
Ах люди, люди, ссорьтесь, а не ссорьте
с землею небо, — им недолго ждать.
Лет миллионы или миллиарды...
Но мы же ускоряем этот срок.
Нацелены ракеты и радары
на ось земную — вдоль и поперек.
Насущного неужто мало хлеба?
Мы плохо береженых берегли.
И станут ли когда законы неба
законами обиженной земли?


* * *
И ложное — не ложно,
в нем логика своя...
Не все, что мне возможно,
возможным сделал я.
Воюю, не воюя,
не ожидая, жду...
Важнее — где стою я,
чем то, куда иду.
Неверие для веры
и то — уже не то...
Я сам без чувства меры,
наверное, никто.
И все еще никчемно,
душе наперекор —
да, «обло» и «озорно»
не чудище — позор.
«Огромно» и «стозевно»,
«стозевно» и «лаяй»...
Не все, что верно, — верно,
я понял невзначай.
Годится — не годится:
добро — не лучше зла...
Мой взгляд задела птица —
и в небо унесла...


* * *
Говорим немыми голосами
и не слышим больше никаких...
Дон Кихот боролся с миражами,
но всегда в реалиях своих.
Вижу я, от старости белея,
что не зря их с детства полюбил,
ведь была лишь мнимой Дульсинея,
Санчо Панса все ж реальным был.
Да и сам печальной жизни рыцарь,
пусть не каждый каждого поймет,
но всмотритесь в души, а не в лица
и постичь сумеете: живет.
Снова без участия в участье,
снова мимо душ и мимо глаз...
В каждом донкихотствующем счастье
ощущаю каждого из нас.
Говорим немыми голосами.


* * *
Да, можно каяться и маяться,
но снова думаю о том:
жизнь только так и завершается —
все начинающим концом.
В слова уходит вдохновение,
но все же истина права:
извечны служба и служение —
такие разные слова.
Ах, облака, и вы растаете!..
У веры — очень много вер...
«Нельзя желать, чего не знаете», —
вновь улыбается Вольтер.
Его улыбка снисходительна,
вождь Просвещенья он давно...
А жизнь лишь тем и восхитительна,
что высшим разумом дано.


* * *
Душа хотела большего, чем тело,
а я когда-то это не учел.
И время жизни не туда летело,
куда я шел.
Я никаких законов не нарушил,
но сам пространство медленно сужал,
когда невольно, ублажая душу,
вдруг почему-то тело ублажал.
Не потому ль сознанье негодует,
не видя ликов среди многих лиц,
что меж душой и телом существует
немало незамеченных границ?
Они уже враждуют меж собою,
а время даже времени не ждет...
Несчастен все же тот, кто не душою,
а телом вдруг себя переживет.


* * *
Как дышать, как видеть хорошо!
Родина, тебя я плохо славил...
Кто-то до меня еще прошел —
не следы, а блики здесь оставил.
Легкий — даже травы не пригнул,
по реке прошел как по сухому.
В рощу мимо леса повернул
к своему невидимому дому.
Не прошел, а все еще идет...
Боже, как следы его сверкают!
Там, где поле, там, где огород,
блики, блики, блики возникают.
Вот уже и солнцем вспыхнул стог,
вот уже и в небесах сиянье...
Родина, я стать тобою смог —
нету между нами расстоянья.
Вечности как будто говорю,
а о чем — и сам уже не знаю.
Родина, и я тобой горю!
Родина, и я тобой сияю...