Внутри тишины

К стихам

1

Грядущий день прочитан наперед.
Приходит срок — и нечему дивиться.
От Божьих уст родившаяся птица
Из наших рук и крохи не берет.

Должно быть, в нас уныние претит
Небесному Отеческому Духу,
И шорох просьб не внятен Его слуху,
А хор стихов за нас не говорит...


2

Как страшно, Творец, — немота!
Немота — как мертвая птица у алого рта.

А птицы живые по небу летят
И знать про нее ничего не хотят.


3

Не нужно больше складно говорить,
Когда Другой возвышенно творит.
Твоя душа — жилица и раба,
Пред Ним, как ствол обрубленный, груба.
Как Дух вершит по Слову уст Его,
Твой слабый вздох не может ничего.

И только слух — пытливый ученик —
К Его движенью в воздухе приник.


Гробница Данте Алигьери во Флоренции

Великий Дант на свой взирает прах.
На рукопись склонив главу и плечи,
Рыдает Муза. И, бесстрастна, Вечность
Стоит пред ним, как Ангел при вратах.

Он помещен в божественный покой,
Его гробница на стене собора,
Омыта нескончаемой рекой
Молитв и месс католиков,
Но взора
Его им не дано переменить.
Окончен путь, и оборвалась нить.

Ни Музы скорбь, ни вянущий венок
Не трогают почившего поэта,
Отдохновенья нет во взоре этом,

Он говорит:
«За гробом нет ответа,
Зачем сияет рай и ад горит».
Собор св. Виталия, 2018


* * *
Философы взрывают нашу жизнь.
Эпохи, этносы они зовут к ответу.
Философы — а стало быть, поэты —
Взамен свои рисуют миражи.

Им, неудобным, предлагают яд,
И крест, и меч...
Изгнанью из отчизны
Предпочитает яд принять Сократ,
И Крест — Христос, во утвержденье
жизни.
19 апреля 2020 года


Вечер. Снег

Желтый снег над Достоевским,
Не мигая, фонари
смотрят пристально и резко
в мир за снежной занавеской:
запорошена Москва,
и — известные слова
только вышедший из детской
мальчик
подбирает дерзкой
девочке,
и голова
в белом облаке метели
кружится.

На самом деле — это счастье.
Снежный свет. Вечер. Двое.
Двадцать лет.
Сердце бьется, словно птица...

Никогда не повторится.


В ноябре

Душа реки стояла над водой.
Река шуршала ледяной коростой.
Как в белый сон — обыденно и просто
Она вступала в медлящий покой.
Лишь дерева прерывисто брели,
Опущенные в пар ее дыханья.
И тень моя, поднявшись от земли,
На нем напечатлелась на прощанье.


Читатель

Итак, разогнется большая Небесная книга
На серой странице, где вписано имя мое,
И время исчезнет.

И в долгом скольжении мига
Увижу, как полнится море — дождем — до краев,
Как в алом огне утомительно кружится солнце,
Трава расступается, стелется ветер; бежит
Кудрявая девочка с маками,
Дальше — в оконце,
Беременна мною, замужняя мама стоит.
Отец мой живой.
Лихо зубом зажав папироску,
Гармонь растянув — он совсем не умеет играть! —
В кепчонке рабочей и прочей одежде неброской
С друзьями гуляет;

Мне время родиться и знать,
Желать, и любить, и понять, что в цепи одиночеств
Одно от другого — как роза и шип отстоят,
Что Логос и слово в истершемся списке пророчеств,
Порой друг о друге, порой в пустоту говорят,
Что есть очередность таких неслучайных поступков:
Как ряд тополей у проселочных долгих дорог
Приводит к деревне, где избы стоят без приступок,
Так их очередность выводит на жизни итог.

И кружит она по замкнутому мной бесконечному кругу
Смертей и рождений, законченных судеб, и нет...
И душу мою, словно буквы в прозрачную лупу,
Читатель просмотрит сквозь Божий пронзающий свет.


* * *

Марфо, Марфо, печешися... о мнозе;
едино же есть на потребу...
Лк. 10, 40


Россия теперь — хлопотливая девушка Марфа.
Ты спросишь: «Жалеешь?»
«Жалею», — признаюсь в ответ.
Доносятся звуки победного нашего марша,
«Славянкой» встречаем прекрасной Марии отъезд.

Господь принимает, конечно, Он всех принимает:
И ту, что накормит, и тех, чей удел — суета.
Но только одна Его слову всем сердцем внимает.

Кто завтра присядет у ног Его — слушать Христа?..
2019


Осень — это...

Осень — это усталость:
                                                когда плоды
Намного превосходят усилия веток,
И дерево, кажется, ждет беды
Вернее, чем пчел оно ждет и цвета.

Осень — когда лето недалеко,
Позади, за плохо прикрытой дверью,
Но уже пройти к нему нелегко,
И который раз течет с облаков,
Растворяя все, во что летом верил.

Осень — значит медленное во всем:
Лист слетает так, чтоб наутро земли коснуться,
В сумерках засыпающий водоем
За ночь седеет так, что может и не проснуться.

Осень — когда память как нитка бус:
В полдень украшенье, а ночью — четки.
Поминать во здравие не берусь,
Потому что список имен короткий
Стал. Для прочих не хватит бус,
Добавляю с кисти сырой калины,
Что росой осеннею ягод груз
До мятежной алости раскалила.

Осень — это все уже произошло:
Когда б ни пришел, а корабль отчалил,
И по чьей-то воле или назло
Все осуществляется в рамках правил.

И сама осенняя эта жуть —
Только клок от жизни. Клочок от лета.
Но преддверье выхода — прочь и — в путь,
Вдаль, в поток, в беспредельность света.


Образы одиночества

1

Я всегда держу его под рукой,
как записку в кармане.
Или соскальзываю в него,
как Алиса в кроличью нору,
и бегу,
бегу его коридорами.

Но встречаю только нелепости
вроде звонка в прошлое,
или коридора с двоящимися зеркалами,
где отражаются чет и нечет,
или луны, лохматой сквозь ветки.

Уходя с праздника,
можно распахнуть его зонт
и прервать бесконечность,
спрятаться от всего внутри тишины
и брести лабиринтами бездны,

можно проглотить его, как обезболивающую таблетку.
Но все равно из него приходится искать выход.
Хорошо,
когда он ведет к мраморной лестнице у подножия моря.
Чаще возвращение — это дверь,
за которую вышел,
чтобы распахнуть цветной зонт
и уйти в свое, другое.


2

Полынь, и перечная мята,
И даже вересковый мед,
И властный тонкий звук заката —
Звук затворяемых ворот.

Тон полнолунья. Шелест шинный.
Под небом спящая страна.
По шторам промельк фар машины.
И — тишь взорвавшая струна!

Как если бы душа какая,
Не в силах эту жизнь нести,
Себя и Вечность осуждая,
В полуночь спрыгнула с пути.


3

Путаю голод с последней любовью.

Кажется: там, где скончание дня
Празднует эхо закатною кровью,
С той же подреберной ноющей болью,
Кто-то отчаянно помнит меня.

Сяду, налью себе мятного чая,
В пальцах засушенный тост измельчу.
Просто забыла уже, как скучаю.
Как истощаюсь; живу и дичаю.

Чаем с вареньем себя насыщу.


* * *
Из недр памяти моей,
Где сохраняются уныло
Сокровища минувших дней —
Колечко, ангел однокрылый,
Письмо, что писем всех длинней,
И холодок улыбки милой, —
Из недр памяти моей
Твое лицо ко мне вернется.

Так тянут воду из колодца,
И, поднята из тьмы своей,
Вода, разбуженная, льется.
Припасть, испить ее
Скорей!
Цепь размыкается и рвется...
Оно летит сквозь гущу дней,
Расплескано, на дно колодца
Из недр памяти моей.

К его губам нельзя припасть.
Его любви испить — безбожно.
И страшную имеет власть
То, что исполнить невозможно.


Декабрьским утром

Мороза крепкий поцелуй.
Как долго его помнят губы!
Горячие объятья шубы...
Себя люби, себя балуй,
Прислушиваясь к воркотне
Души, любимой и согретой.

Не вспоминай, в какой стране
Она бродила до рассвета.