Я разбитая молнией ива...

Море

Стихи, словно сонные, светлые сосны,
Свистят, сладко стонут, сопят на ветру.
Их песня морская качает, и все они — сестры
И будут шептаться друг с другом,
Пока не умру.

Стихи, как прохладные, гладкие камни,
Блестят под водой, отражая зарю.
Они каждый день умываются тайнами,
Алмазами прячась на дне, пока я говорю.

Стихи, как бессонные, вечные волны,
То бьются о берег, то нежно шуршат,
И море совсем не во мне, а вовне,
И оно огромное —
И знает про каждый мой будущий шаг.


Солнце в молоке

Бегали лошадки по ночному лугу,
Плавали лошадки в лунном молоке,
Верили лошадки Богу и друг другу,
Видели лошадки солнце вдалеке.

Солнце приходило золотой подругой,
Золотой лошадкой по розовой реке,
Солнце шло по небу, шло себе по кругу
И махало гривой, гарцуя налегке.

И качались дети на лесных качелях,
И бежали дети так: рука в руке,
И скакали полем, и от счастья пели,
Что они — лошадки, что бегут к реке,

Чтоб луны напиться и забыть потери,
Чтоб начать с начала в розовом песке,
Чтобы разлучить их больше не хотели,
Чтоб купалось солнце в теплом молоке.


Русалка

Солнце цвета сердолика,
Аметистовые волны,
Малахит на дне, а в небе
Мрамор чаек, мягкий свет.

Не буди меня сегодня,
Закрывай глаза мне, полно —
Красоту твою почту я
Кожей, легкими в ответ.

Красота твоя всесильна:
Видишь, кланяются скалы.
Слышишь, лопаются струны
На гитарах у сирен.

Я блестящей рыбкой буду,
Я твоей русалкой стану.
Не буди меня сегодня.
Здесь без времени и стен.

Солнце цвета сердолика
Волны ласково качают,
В небе мраморные чайки,
Малахит скрывает дно.

Покачай меня как солнце.
В шуме волн и в крике чаек
Голос ласковый и ровный:
«Спи, не будет больше снов».


Тайна

Мы кузнечиков ловили,
Чтоб в сердечках сжатых рук
Билась тайна или–или,
Бился недруг или друг.

Их в траве — попробуй сам-ка —
Очень трудно отличить:
Первобытная осанка
И триасовая прыть.

Под июльским небом пыльным
Голубой июльский глаз.
Мы, пожалуйста, забыли
Все, что было не про нас.

Сыплет клевера стеклярус,
Вьется леска ковыля,
Ветер треплет майку — парус
Лугового корабля.

В шумном море изумрудном
Глаз июльский голубой.
Этот год не самый трудный,
Самый трудный тот, другой.

Тот, что вывернет наружу,
Прочитает дневники.
Те же ноги в новых лужах,
То же сердце — на куски.

Та же тайна: добрый вечер!
Друг ли? Недруг? Мой? Не мой?
В каждом замер свой кузнечик
Золотисто-травяной.


Улица Строителей

Миндальный запах растворителя.
Фруктовый запах свежей краски.
Смеется улица Строителей
И вьюжит тополиным пухом.

Я здесь — мне делать, что ли, нечего? —
И мы друг другу строим глазки.
Я так несчастна этим вечером
И чувствую себя старухой:

Мне всякий принц младенцем кажется.
(А может, правда ты — младенец?)
Мне двадцать два, и я красавица.
И это где-то даже плохо.

Смеется улица Строителей —
Смешно, пожалуй, в самом деле:
Я знаю, выйду победителем.
И я не чувствую подвоха.


Июнь

Кружево кленов, столбы-тополя
И голубая застенчивость неба.
Птица выделывает кренделя —
От магазина налево.

Старые парки теперь не шуршат
Желтой подножной бумагой.
Вижу в футболках и в шортах ребят —
Стадо коленок, щечек ватага.

Тихо и томно танцует в пыли
Солнце, вальсируя соло.
Пенится пух, поднимаясь с земли.
Осень вернется нескоро.

Пусто на сердце, легко в голове.
Намертво песня пристала —
О листопадах и о тебе,
О поездах и вокзалах.


Папа сказал

Папа сказал мне залечь на дно.
Что ж, это было бы мило, но
Рубить с плеча и предать мечу —
Вот чего я хочу.

Папа сказал, что погода дрянь.
«Милая дочка, за окна глянь.
Не суетись, закутайся в плед».
Папа, прости, но нет.

Папа сказал мне: контрастный душ —
Средство для врачевания душ
И, самое главное, крепкий сон.
Это почти закон.

Папа, конечно, во всем был прав,
Но сердце замерло, как удав,
И задрожало, как струна, —
Пришлось обойтись без сна.

Устав от скандалов, стрельбы и погонь,
Я бы и рада закрыть огонь.
Но сердце не слушается отца
И бьется опять до конца.


Брод

Что мне с этого и что теперь?
Будто не было других забот.
Я растерянный печальный зверь,
Лапой пробую опасный брод.
Что мне сделается? Мне смешно.
Что мне будет? У меня клыки.
Я застенчиво смотрю в окно.
Я не прячусь от своей тоски.
С самой чащи, где покой и ночь,
где, конечно, не бываешь ты,
И до берега, где ты живешь,
Все кровавые мои следы.
Что мне будет? У меня клыки!
Что ты сделаешь мне? Мне смешно!
Но мне кажется, на дне реки
Звезды, звезды — я иду на дно.


Артюру Рембо

Я тебя полюблю безгранично,
А потом отвлекусь и забуду.
И отдам так легко и цинично,
Что по праву, без права — твое,
Безмятежному, злому мальчишке:
Эту веру в грядущее чудо,
Эту боль и восторженность. Книжку
Сын порвет, я забуду ее.

Я забуду тебя, как чужая,
Как зевака, случайный прохожий.
Я забуду, как сны забывают,
Протирая глаза кулаком.
Полтора непрочитанных века
Между нами, я помню. И все же
Ты растопчешь во мне человека
И заплачешь о том.

Темный воин, ты за руку музу
Приводил в свой растрепанный лагерь,
И она чуть дышала под грузом
Безответной, бездумной любви.
Я разбитая молнией ива,
Горько плачу в весеннем овраге.
Я пойму твою музу. Паршиво:
Нет чернил — захлебнешься в крови.

А меня приревнуют к знакомым,
Однокурсникам, детям, подругам.
Идиоты. Я выйду из комы
В девятнадцатом веке твоем.
Я тебя полюблю безгранично.
И скорее забуду — с испуга.
А иначе погибну комично
Под прицельным французским огнем.


* * *
Ты смотришь на меня который час.
Так медленно и так неумолимо
Сгорает сувенирная свеча...
Застенчиво завариваешь чай.
Часы идут, но как-то очень мимо.

Ты принужденно выдашь пару фраз,
Чтоб я не вырывала их насильно.
Мы видимся совсем не в первый раз...
Не отводя своих спокойных глаз,
Ты ждешь чего-то. Ждешь всегда и сильно.

А я предупреждала: быть беде!
Я говорила: может быть, не надо?
Но ты чего-то ждал, и каждый день
Ты молча ставил чайник на плите
И зажигал свечу — похоже, взглядом.