Земные ключи

К реке

Бегущее зеркало сонных высот,
Неведомых дум колыбель.
Отставшее облако сбавило ход,
У берега село на мель.

В нем птицы охотятся за серебром,
Царапая крыльями тишь.
Растет в стороне под нависшим бугром
Зеленый и редкий камыш.

И все это вместе глубокий покой
Объемлет, меняя века,
А что за работа вершится рекой,
О том неизвестно пока.

И как распрямится в назначенный срок
Теченья крутая дуга...
Не зря же деревья вцепились в песок,
Стремясь разогнать берега.


Воспоминания об уроках пения

На кошмарных уроках пения
Николай Федорович Нежнов,
Наш учитель, терял терпение
И на крайности был готов.
Его редкое заикание
Беспощадно смешило всех.
Пока выговорит: «Внимание...» —
Под баян вместо песни смех.
Было страшно, когда он плакал
От обиды, когда кричал,
Как в блокадной Неве он плавал
(Под машину снаряд попал).
Но когда получалось пение,
Николай Федорович Нежнов
К нам испытывал благоговение
И на нежности был готов.
Все лицо его так светилось,
Словно нота в нем заблудилась,
Светлоокая нота «ля».
И встревоженно: «Что случилось?» —
Его спрашивали учителя.


Симфония

Мать симфонию не понимала.
Чуть услышит — тотчас выключала.
Боль и радость хранила в себе.
Ожидая кормильца с работы,
Ветер слушала в смутные годы,
Всхлипы ставни и вздохи в трубе.

А на улице темень и вьюга.
Там пугаются тени друг друга.
Подлый выстрел порой громыхнет.
Ветки бьют то в окно, то по крыше.
Только матушка что-то услышит,
Просветлеет и скажет: «Идет».

Лучше слово найдется едва ли.
Сколько раз мы его повторяли
Непослушным во сне языком,
Не дождавшись, уснув как попало...
Мать продрогшую дверь открывала
И впускала симфонию в дом.


Памятник

Пришел отец.
Насквозь промерз.
Принес спасенье — уголь.
Метнулась мать:
Ну и мороз!
Куда ж тулуп-то?
В угол?
Отец
Разжать не в силах губ.
К огню.
Лицом к лицу.
А за спиной
Стоит тулуп,
Как памятник отцу.


* * *
Домики к речке сбежали,
Стали над сонной водой.
Дымкой подернуты дали —
Тающей голубизной.

Пашня чернеется. Редко
Птица над нею вспорхнет.
Клочья тумана на ветках
Порозовеют вот-вот.

Зыбкому облаку солнце
Выцветший край золотит.
Женщина ворот колодца
Крутит и цепью звенит.

Воду несет. Напевает.
Медлит у низких ворот.
В правом ведре рассветает.
В левом займется вот-вот.


* * *
Сколько можно идти на уступки,
Надоело смотреть сквозь кольцо
И считать разновидностью шутки
Ненавистное слово в лицо.
Ты и любишь уже не любовью,
Не прощеньем, как сердце велит,
А щемящей, пронзительной болью,
Всей тоской незабытых обид.
Так суглинок в развалах жилища,
Напоив глубиною песок,
Вдруг влюбляется всем пепелищем
В ненадежный зеленый росток.


* * *
Разом забились земные ключи,
Заговорили... а с ними
На станционных деревьях грачи,
Черные на темно-синем.

Первых признаний больней и бледней
И невиновней прощенья
Мартовский снег. Бескорыстие дней.
Тайна. И вздох восхищенья.

Млечные рельсы. И яркая даль.
Поезд навстречу и мимо.
Над уходящим тугая спираль
Полупрозрачного дыма.

Там под иглою хрипит примитив
В щели заборов и ставен.
Детство проходит. И пошлый мотив
Сам по себе гениален.