«Живешь-живешь, а жизнь не убывает...»

Ходячий больной

Грустно ночью в лазарете.
Хоть тошнит от табака —
К пятой за ночь сигарете
Снова тянется рука.
В освещенную луною
часть больничного двора
я спускаюсь. Там со мною
медицинская сестра
из приемного покоя
выйдет рядом постоять,
что-то стало с ней такое
ночью — сразу не понять.
Может, тени под глазами
глубже стали и темней?..

Я смешно смотрюсь в пижаме —
И не заигрываю с ней...


Кем быть?

А я не терзаюсь этим вопросом,
Я знаю: в конце концов,
В следующей жизни я стану матросом,
Как Николай Рубцов.
Буду ходить на барже-сухогрузе
Большою русской рекой.
Рек до хрена в советском союзе,
Мне все равно какой...

По берегам огоньки жилья,
Дизель работает тяжко,
И на корме, средь людского белья
Сохнет моя тельняшка.


Про больницу. Новый год

Как хорошо-то после перевязки...
У батареи — будто у костра.
И белый цвет бинтов из зимней сказки,
И елкой пахнет Света-медсестра.

Наш доктор в чистом, праздничном халате
Поздравит нас, пока не напились.
В конце попросит не курить в палате
И меньше ржать. Чтоб швы не разошлись...


Поздняя осень

На прекрасный пример бескорыстья
Поглядеть по тропинке иду —
Золотые шикарные листья
В поселковом холодном пруду.

Глуповатые мысли о смерти
Осень тут же дает мне взаймы.
В тихом омуте мокрые черти
Ожидают прихода зимы...


Апрель

Вот туннель, по которому души
Под давлением в пять атмосфер
В рай летят, что не очень-то нужен
Нам, родившимся в СССР.
Мы мелком на просохшей дороге
Проведем роковую черту,
За которой советские боги
Будут ждать нас в аэропорту —
Там, где праздничный гул самолетов,
Чистый холод хрустальных небес,
Золотые шевроны пилотов,
Голубые глаза стюардесс...


Смерть одинокого инженера

Оркестр нестройный, гроб, венки...
В углу тихонько плачет кто-то,
Молчат угрюмые станки
И с черной ленточкою фото
Висит. Где ты удачно снят
В венгерской импортной рубашке
Лет двадцать пять тому назад
Для заводской многотиражки.

Чтоб помянуть хватило мест,
Сколотят грубые скамейки...
И от завода сварят крест.
Хороший крест. Из нержавейки.


Утро светлого дня

«Ночь, улица, фонарь, аптека»...
И вдруг свободный шум морской —
Художник Александр Дейнека
Раздвинул шторы в мастерской.

Роса последней чистой каплей
Сверкает в городской траве,
И тени белых дирижаблей
Скользят по утренней Москве.

Они так схожи с облаками
И отличаются от них
Лишь бортовыми номерами
На легких корпусах льняных.


Коногон

Мужчина моется в реке.
Наколот якорь на руке.
Он трет и трет остервенело
Работой скомканное тело...

Так драит палубу матрос
Эсминца северного флота.
А в легких зверский силикоз
И, может быть, похуже что-то.

Пропитан угольною пылью,
Мужчина молится реке...
Раскрыв свои стальные крылья,
Выходит ангел из пике.


Общежитие

Курим на кроватях и болтаем.
Ждем, когда просохнет мытый пол.
Стол накрыт (пока недосягаем),
Два портвейна украшают стол.

Дышит все любовью и покоем,
Чистота тогдашних наших лиц
Кажется сравнимой с чистотою
Освещенных солнцем половиц...


Мишка на севере

Раздернешь зимней ночью шторы...
Ах, как же в северной глуши
Высоковольтные опоры
На фоне неба хороши!

Они скрепляют неба своды
Со снежным саваном земли.
На случай ветреной погоды,
Чтоб оторваться не могли.

Упали звезды и зависли,
Морозом скован ход планет...
Мешают спать луна и мысли,
Что год не плочено за свет...


Зимняя теория механизмов и машин

Вот москвичи бегут,  не глядя
По сторонам. И пусть спешат!
А ты стоишь — не взрослый дядя,
А прям какой-то детский сад...

Есть в странных механизмах тайна,
Что на морозе битый час
Снегоуборочным комбайном
Заставит любоваться вас.


Круговорот

У вас бывает? У меня бывает —
живешь-живешь, а жизнь не убывает,
а только прибывает, как вода
в пруду весною. Правда, иногда
бывают сложности. Когда уж через край
как долбанет... И старенький сарай,
штакетник ветхий, грядки с огурцами
смывает полностью, практически с концами...
И снова строить с чистого листа —
сарай, штакетник, грядки... красота!


Зимние каникулы. Хоккей

Сидишь расхристанный в прихожей,
Тепло, разлитое вокруг,
Слегка покалывает кожу
Отогревающихся рук.

Такая в этой боли нега...
Коньки усталые в углу
Лежат. И три комочка снега
Тихонько тают на полу...


Ангел

В слепом окошке в тихом коридоре
За кабинетом старшей медсестры
На небесах в ночном степном просторе
Горят монгольских воинов костры.

Больных луна тревожит, им не спится,
Я замедляю плавный свой полет:
«Спокойно! В этой маленькой больнице
Никто сегодня ночью не умрет».