Об авторе
Александр Соловьев
Александр Николаевич Соловьев родился в 1949 году в Иркутске, в семье военного. Окончил журфак КазГу.
Много ездил по стране. Основная творческая и жизненная биография связана с Казахстаном. Работал в газетах, журналах, на киностудии.
Печататься начал еще школьником, с 60-х годов, но первая книжка вышла лишь в 1983 году в издательстве «Жалын». Автор трех стихотворных сборников.
Живет и работает в Алма-Ате.
В саду с огоньками вечерними
Послышалось пенье старух,
Увитых платками дочерними,
Венками их ласковых рук.
Со вкусом сушеной черемухи,
С мездрой на плавучем бревне
Кощунственно и очарованно
Почудилось прошлое мне.
Его тротуары, мощенные
Сосною в четыре доски,
За чьи-то грехи неотмщенные
Легли мне на плечи, тяжки.
И ягодин волчьих печальнее
Старушечьи блещут глаза,
И песня старух изначальнее,
Чем самые их голоса.
Пробуждение отца
Я, словно каплю яблочного сока,
Поймал ладонью жидкий луч из щели.
Душисто пахли, будто расцветали,
Сосновые проструганные стены,
А искушение лизнуть тот луч
Открыло, что у солнца вкус ладони...
Пока ты спал, здесь ожил костерок
Над голою скалою индевелой.
Я холодом наполнил котелок
Из родника — из корня эдельвейса,
А за спиною шевелились утром
Вершины снежные, пронзительно, как крылья.
Пока ты спал, я думал о тебе,
Твой сон оберегая, как собака,
Готовый горло перегрызть любому,
Кто бы шуршаньем хвои разбудил
Твои, как птица, спящие глаза,
Твои сурово сомкнутые губы.
Я отводил ладонью луч, порхавший
По росной хвое, чистый и телесный,
И понял вдруг, что спали мы пока что
Глубоким, быстрым сном — тысячелетья.
А нынче утром мы должны проснуться,
Чтоб каждый здесь, на солнечном ветру,
Был, как родник, открыт для поцелуя,
Чтоб каждый за спиною ощутил
Вершины снежные, пронзительно, как крылья...
Рыбацкая сюита
...и в ночь уходили баркасы,
Рубя серебро живое.
Словно детской рукою,
Волосы трогал бриз.
И рыбаки пели
О том, что бесплодие злое
В городах зажигает
Желтый огонь больниц.
Ночью пели мужчины
И были мудры, как дети.
В лицах билось крыло золотое
Высокой и странной звезды.
А березы и белые женщины,
Спутав руки и ветви,
Пели весенние песни,
Касаясь платьем воды...
Просека
Так птицы лишь и могут — ни о чем
До слез забрызгать сердце голосами!
Побудь, «ау!», моим поводырем,
Жизнь вычерпай зелеными горстями.
Чтоб отозвалось не тайгою вдруг,
А скрытыми у сердца именами,
Где, словно дожидаясь бабьих рук,
В реке качают церкви выменами...
Я прибегал сюда, когда был мал,
Пастух небес в рубашке из тумана
Мне дышащие гнезда вынимал
Так бережно — как будто из кармана.
И по дорожке спелого дождя,
Хоть дикая, но по душе ручная,
Мою тропинку, дух переведя,
Перебегала ягода лесная:
«Я жизнь твоя, и я совсем продрогла,
Возьми меня, ну вот, хотя бы съешь!..»
Как сладко брать твой поцелуй, природа,
Единственно доверчивый для всех.
И жмуриться, как на огни в ночном,
И целовать недетскими губами...
Так птицы лишь и могут — ни о чем
До слез забрызгать сердце голосами!
Зимовье
Будь щедр, идущий по земной дороге,
Как лес протягивает дождевое золото
В своих ладонях, голых и продрогших...
Вот хвойная звезда, кольнув за воротом,
Проникла в сердце — веточка сухая...
Ее подружки, зимние, проворные,
Как светлячки, спят на рогах сохатых.
Вот запах человечьего жилья,
Всегда родной, тревожащий, глубинный,
Вбегает в ноздри, ласково журча,
Как будто запах женщины любимой.
Ты из зовущих черных губ костров
Возьми дыханье чистого зимовья,
Ты леснику принес любовь сыновью,
А его дочку назови сестрой.
Я старика застал в сосновой чаще,
И, приподняв ко мне тревожный взор,
Чтоб ясность привнести, он для начала
Отбросил тихо в сторону топор...
А девочка ждала в отцовском доме,
И не успел я слова молвить с ней,
Она мне поднесла в сухой ладони
Пригожий мед, глубокий, будто снег.
Мы в эту ночь как бы в кругу семейном,
Как в этом мире всякая семья,
В больших, сердитых кулаках Вселенной
Притихшие, как горсточки семян.
И прежде чем по ветру закружить,
Здесь, у костров, приладившись, без коек,
Я понял, что должно нас в эту жизнь
Всего сильней беречь и беспокоить.
Лесник мой спал, и девочка спала,
Кедровой шишкою испачкав губы чутко,
И я ее легко поцеловал,
Как снег берут губами с первопутка.
Не выждавший до срока ухажер,
А попросту, как трезво разумею,
Я понял вдруг, что просто ухожу
И что уйти вовеки не сумею.
В сенях светало, сквознячок снежил,
Ворочалась, словно в бреду, лопата.
И в первый раз мне голову вскружил
Черемуховый запах снегопада.
Куда бы ты теперь ни проникал,
Будь щедр, идущий по земной дороге,
Неси всегда частичку родника
В своих ладонях, голых и продрогших.
Живая боль
Там, где берег исполнен прибоя,
Где взывает волна за волной,
К штормовому предсердью покоя
Привяжи меня болью живой.
В той лодчонке, изгвазданной дегтем,
В кровометном клочке бытия,
Боже мой, как под сорванным ногтем,
Будем биться всегда — ты и я!
* * *
Волнующая близостью
И далью без конца,
Мне приоткрылась искоса
Зеницы бирюза.
А ты платочка кончиком
Мне бровь приподняла
И, холодя флакончиком,
На щеку кровь лила...
Она не на Итаке ведь,
И не о том здесь речь,
Чтоб из воды вытягивать
Оледенелый меч.
Я возле горной речки
Пиджак на стрекозу
Повесил, как на плечики,
И — ни в одном глазу.
* * *
У тебя на сердце, на груди, на башенке
Ни одной соринки, ни одной вчерашенки.
Ты любила сцену, комнату свою,
И, как лошадь сено, память я жую.
О, какого тембра хриплый голос тот,
Что из косных дебрей мертвое зовет!
Брошу я на землю древнее кольцо,
В памяти затеплю мертвое лицо.
Позднее раздумье — звездные часы.
Мир затолстосумел — не прольет слезы.
Стежкой листопада тяжко заметен,
Где она ступала — тонет метеор...
В поисках эпического
Привет полям, как говорят — салям!
Спокойно спи и музыки не бойся,
Как стрекозино-легкокрылый поезд,
Задев крылом за краешек села.
Где человечье тело, как трубу,
Закапывают поперек дороги —
Спокойно спи, как музыкант в гробу,
Пока пылят глухонемые ноги...
В пыли полей, где ржавой железякой —
Такая характерная деталь! —
Пронзительный росток шестидесятых,
Осенней кукурузы вертикаль.
Все вспахано, и спахтано, и сжато —
Все, что людьми лелеется года,
В пыли полей коней пасется стадо,
А там овечьи топчутся стада.
В пыли полей, где света переливы
Косой стерни задернуты плащом,
Я сам шныряю сусликом трусливым,
И не понять, о чем грущу еще...
Где сахарно, как звуки клавесина,
Сплетаются виденья кораблей —
Пелеева полей полями сына,
О муза, из черпальницы своей.
* * *
Человечество поздно придумало круг —
Человечество прежде придумало лук.
Лихо всадник летел кувырком из седла,
Оттого ли, что видел
лишь полнеба всегда,
Оттого ль, что любил
лишь всегда полземли...
Круглокрыло в крапивах гудели шмели.
Мой ленивый сынишка круглоглазо глядит
У притихшей, изнеженно-круглой груди.
Мое сердце, выдумывай круглый лук.
Мое круглое сердце, сжимайся в клубок —
Если вдруг половинность полонила любовь.
Если выследит вдруг половинный друг,
Если вызволил вдруг половинный враг...
Человечество поздно придумало круг.
В небе месяц торчит — будто дьяволов рог.
Баллада соседского двора
К пацанам дорогу сокращая,
Лазил я через соседский двор.
А меня товарищи стращали,
Что в том доме проживает вор.
И однажды, за бурьяном кроясь,
Я увидел и оцепенел:
Человеку, голому по пояс,
Крутит руку милиционер.
На старуху, что стояла рядом,
Он рычал: «Зашухарила, мать!
А ведь ты сама и виновата,
Ты меня учила воровать...»
Каждый раз, когда мне приходилось
Грубой жизни получать урок,
Я как будто слышал этот дикий,
Обращенный к женщине упрек.
Над землей склоняясь, как над плахой,
Выворотив руку, как рычаг,
Мне тогда казалось, что он плакал,
А ведь твердо знаю, что — рычал!
* * *
Заночуем в степи, как тогда...
Где роса свои катыши катит,
Я хочу, чтобы караторгай
По земле пробегал на закате.
Чтобы слышалось ржанье кобыл
И былинками сено кололось,
Чтобы ты, уходя, не забыл
Бросить сердце в печальный колодец.
Заночуем в степи, как тогда...
Чтобы пел жеребенок во мраке,
Чтоб плескалась в колодце вода,
Словно в ржавом от звезд шангараке...
* * *
Как древний тюрок, на краю обрыва
Я постелю печальный текемет.
Да будет в жизни все, что мне обрыдло,
И да пребудет в сотах дикий мед!
Скажи, зачем глаза твои устали
Читать давно придуманную ложь?
Арабской вязью на дамасской стали
Написано, что ты, как мир, пройдешь.
Боль эта саднит, как репейник в гривах.
Мы не умеем женщину любить!
И все ж спасибо, что ты мне открыла,
Как хорошо, как сладко быть людьми.
* * *
В осиянной росянице,
В потаенной глубине
Били ландышей копытца
По серебряной луне.
* * *
Круг замкнут, милый друг Кнут Гамсун.
Опять в геологи подамся.
И ты не отнеси к лукавству
Мою привычку уcкользать,
Крестьянствовать,
Крутить баранку,
Бродяжничать
И спозаранку
Опять как дальше быть — не знать...
- Комментарии
Загрузка комментариев...