«Демонтаж цивилизации»: что имеется в виду?

Год экологии

1

Все дальнейшее следовало бы предварить хотя бы кратким введением в тему. Речь пойдет, конечно, не о «цивилизации» в академическом смысле слова, но лишь о «синтетической», точнее, о научно-технологической, наукопроизводимой «цивилизации», пронизывающей сегодня все иные и на практике даже в словесном выражении почти вытеснившей их академические смыслы. Важность и сложность темы плохо совмещаются с краткостью, но иначе пришлось бы повторять уже опубликованное [1–3] — то, что ниже мы лишь напомним в нескольких абзацах. Приходится извиниться перед читателем за то, что они «скучны», не совсем элементарны по содержанию и, что еще хуже, неприятны.

Нам уже приходилось писать в вышеупомянутых работах о признаках сходства современной технологической цивилизации внутри «планетарного организма» и недоброкачественного образования в животном организме и об их не только внешнем сходстве, но и глубинном родстве, состоящем в обоих случаях в информационном искажении алгоритма, по которому строится та и другая «опухоль» сравнительно с функциональной жизнью. Напомним эти признаки в самом сжатом изложении.

1. И опухолевая клетка в животном организме, и технологическая ячейка современной цивилизации используют окружающее живое вещество как материал для своего строительства, игнорируя его функциональные взаимосвязи, «прорастая» в него и замещая его собой — нарушая естественные кругообороты и прерывая естественные жизненные циклы. В природе мы видим поражение все большего числа функций земного метаорганизма: нарушение климатических циклов, перерождение облученных особей, угнетение кислотными дождями жизни растений, земноводных, насекомых, птиц, отравление все больших территорий в технологически активных зонах, загрязнение, отравление и радиационное заражение воды рек, морей и мирового океана; как итог — ускоренное исчезновение биологических видов.

2. Легко видеть также, что отступление функциональной жизни идет в обоих случаях монотонно, без признаков равновесия (на картах всего мира багровый и серый цвета монотонно теснят зеленый), монотонно же растет напряжение как индивидуального, так и планетарного организма, пытающегося нагрузить здоровые части задачами, все более их изнуряющими. Отступление планетарной жизни продолжается на фоне любых попыток сдерживания (Киотский протокол 1997 года, конференция «по окружающей среде» в Рио-де-Жанейро 1992 года, такая же «Рио + 10» в Йоханнесбурге 2002 года, конференции «по климату» и т.п.).

3. Формы развития того и другого образований имеют тенденцию к воспроизводству все новых очагов («метастаз» в общепринятом словоупотреблении) и в силу их глубинного родства — к их слиянию.

4. Наконец, скорость обоих процессов — поначалу небольшая как в индивидуальном, так и в планетарном организме — на глазах нарастает, занятие здоровых территорий идет в некоторой прогрессии и затем лавинообразно. Если говорить о современной технологической цивилизации, то стремительность ее развития набирается на протяжении всего полутора-двух последних столетий, то есть в течение ничтожно короткого срока сравнительно с возрастом человечества и даже сравнительно с послеледниковым периодом.

Но главное (акцентируя сказанное в начале работы), на наш взгляд, состоит в том, что источник поражения в обоих случаях чрезвычайно схож: первичным является поражение информационное. И физиологическое, и технологическое новообразования выстраиваются по простым и устойчивым законам — законам поверхностным и относительно примитивным сравнительно с неизвестными нам законами функциональной жизни. В этой сравнительной простоте алгоритма, как нам кажется, кроются сила и устойчивость обеих структур (устойчивость здоровой жизни совсем иной природы, она сродни устойчивости Ваньки-встаньки). Опираясь на своего рода «правоту» простейших законов, оба явления развиваются все более агрессивно, движимые уже собственной логикой развития. Применительно к технологической цивилизации роль этих простейших и поверхностных законов исполняют — это очевидно — законы аналитической науки. Основой ее успешности (которую мы здесь подвергаем сомнению и оцениваем скорее в отрицательном смысле) является аналитический метод. Произвольно выделяя в изучаемом явлении «главное» и пренебрегая бесчисленным и неведомым «второстепенным», аналитический метод не познавал и не способен познавать мир в его бесконечномерных взаимосвязях (он никогда и не ставил такой задачи), но познавал и способен познавать лишь конечные модели, адекватность которых истине (лучше сказать, относительная их безвредность) постепенно утрачивается с углублением знания, его проникновением в потаенную глубь природы — от астрономии, механики, теории теплоты и электромагнетизма к ядерной физике и генетике: ошибки научного предвидения становятся все вероятнее, а их последствия — все колоссальнее. И чем строже, подробнее теория, тем меньше надежд: уточняя модель, мы не приближаемся к истине, а лишь конструируем более похожий ее муляж. Если при отсутствии строгости еще вероятен благоприятный компромисс с реальностью, то строгая теория уже точно позабыла включить в себя миллион чего-нибудь «второстепенного» — подобно Госплану, который предусматривал все, кроме крушения системы! (К примеру, вероятностные математические модели гарантировали Чернобылю вечную жизнь.)

Однако этих поверхностных научных законов (по некой дьявольской иронии именуемых фундаментальными) оказывается вполне достаточно для строительства искусственного технологического мира, внутри которого эти законы уже непререкаемы — как закон Ома внутри радиосхемы, — вот только сам он, этот мир как целое, делается более и более враждебен жизни. И антагонизм между этими мирами — мы это видим — нарастает: говоря образно, внедряя аналитические модели в практику в виде технологий, мы получаем своего рода «бунт второстепенного» — результат, прямо или опосредованно (и все более скоро и прямо) обратный нашей цели, цели блага. Можно сказать, что сказочный джинн исполняет наши желания, но так, что впору забирать их обратно. В итоге мало-помалу земная жизнь становится для научной модели целиком «второстепенной». Как это ни прозвучит для уха материалиста, мы в своем научном подходе к познанию сжевали «яблоко Евы»: на месте познания оказался подверстан лукавый искус. По крайней мере, практика, являющаяся в самой науке критерием истины, свидетельствует о нарастающем ее (науки) антагонизме с жизнью природы, данной нам как целое, то есть в суммарном исчислении, практика опровергает аналитический метод; анализ, расчленяющий это целое, очевидно, и не мог привести к иному.

Подобное умозаключение имеет, увы, мало общего с ожиданиями энтузиастов прогресса; в то же время сопоставление с физиологическим недугом — если речь идет о какой-либо доказательности — претензия рискованная и, по видимости, легко отвергаемая. Заметим, однако, что планетарный метаорганизм (включающий человечество) — по-своему цельный и функциональный жизненный организм, отчего с ним не может случиться тяжелого или даже крайне опасного поражения своеобразным «вирусом»... ну, хоть информационного происхождения. Аналогия, разумеется, не доказательство — но кое-что очевидно и без него: это «кое-что» уже видно из окна. В отличие от агностиков прошлого, так или иначе отвергавших возможность логического познания мира логически же, мы можем исходить из факта, который у всех перед глазами, и он, этот факт многостороннего поражения жизненных процессов, уже логически смыкается с опять-таки очевидной и неустранимой ограниченностью аналитического метода. Таким образом, мы имеем дело не с какими-либо «ошибками», «недооценками» и т.п. поправимыми или нет искажениями в развитии цивилизации, но с закономерным ее сваливанием в небытие — собственно, уже нередко и рассматриваемом как рассудочная категория.

Как же нам быть?

Представим себе взгляд некоего несбыточно и безнадежно мечтательного (не существующего, разумеется) человека, одержимого до нелепости странной мыслью. Что и в каком роде он мог бы предложить? Разумеется, стиль изложения его идей не может быть академически выдержанным, но только пристрастным и... пожалуй, простоватым по самой природе всякого увлечения: «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата» (А.Пушкин).

2

...Кажется, приходится торопиться: непрерывное наращивание глубоко чуждых земной жизни и просто враждебных ей технологий и накопленная его инерция не желают считаться ни с катастрофой Фукусимы (бывший «Остров счастья», с которого в океан сброшено 11,5 тыс. тонн радиоактивной воды: йод-131, плутоний, цезий, полоний), ни с Чернобылем, ни с лавинообразным таянием гренландских льдов и арктической шапки с отчетливо прогнозируемым нарушением стационарного состояния планеты. Соглашение с «British Petroleum» о бурении дна Карского моря, идущее своим чередом проектирование и строительство новых АЭС и т.п. акции говорят об отсутствии критического восприятия происходящего на самых верхних этажах управления (разумеется, не только в России) или, во всяком случае, о сильнейшем на них давлении со стороны корпораций — а с этой стороны понимания по определению ожидать не приходится. И уж совсем не трогает почти никого привычный повседневный выброс разнообразной отравы в воздух и воду планеты, а тем паче «научное» отравление земли химическими удобрениями...

«Но человечеству нужна энергия!» — главный рефрен в аргументации даже тех, кто далеко не восторгается прогрессом. Спросим: какой ценой? Неужто ценой жизни на Земле? Каковы они, истинные потребности в энергии? (Но ведь человечеству «нужен космос»! Человечеству «нужен Интернет»!.. Помилуйте, опять: какой ценой? И уж не спрашивай: как обходились без того?..)

Между тем человечеству, возможно, вовсе не нужна энергия уже в нынешних ее количествах: производимая сегодня энергия, как представляется, многократно превосходит истинные потребности человечества — и подавляющая ее часть используется прямо во вред органической жизни (следовательно, человеку), а формы ее производства заставляют думать о многомиллиардном помешательстве человеческого сообщества. Ведь на самом деле речь идет уже не о «человечестве», а о подрыве оснований самой земной жизни. Сегодняшняя технологическая цивилизация, взятая как целое, может быть (предположительно, но обоснованно) квалифицирована как злокачественное образование внутри планетарной жизни — и это не метафора, а прямой, хоть и гипотетический диагноз: родство двух структур оказывается необычайно глубоким (см. выше). Стоит напомнить, что злокачественное образование, губя больного, не успевает доводить дело до метаморфозы его тела, до логической своей «простоты» — больной еще сохраняет видовой и даже индивидуальный облик, еще дышит, осознает, еще даже борется, но важные функции организма поражены и победа ускользает. Природа точно так же может сохранять живой многовидовой облик, но быть уже опасно поражена. Сохранение видимости не равносильно сохранению жизнеспособности.

И вот на что уходит энергия, которой «не хватает»! На уничтожение жизни на Земле. Конечно же не только на это — но потребность в энергии, как легко видеть, порождает и сама себя. К тому же раз открытое технологическое производство оказывается крайне трудно закрыть. В течение полувека не удается демонтировать Байкальский ЦБК (возродившийся ныне вновь), и примеры подобных производств (их в мире многие сотни тысяч) — в сущности, не только не полезных, но и прямо враждебных природе и человеку — оказываются и примерами исключительной живучести, ибо опираются на цифры «прибыли», измеряемой в деньгах, то есть в нарезанной бумаге. За ту же ничего не значащую бумагу продолжается хищнический вывоз сибирской тайги в Китай... (Возражения экономического ряда о том, что стоит за нарезанной бумагой, будучи рассмотрены детальнее, сразу же обнаружат, к примеру, невоспроизводимость, то есть бесконечную ценность, Байкала, не соизмеримую ни с какой конечной ценностью технологического продукта. Любые технологии и их продукты имеют ценность относительную и временную, а Байкал — абсолютную и постоянную. Почти то же относится и к тайге. И уж тем более к жизни на планете как таковой.)

Заложниками этого абсурдного развития являются — по-своему — все: агрессивные США и несчастные Ирак, Ливия... Идет война за ресурсы, которые на самом деле не нужны... Не правда ли, странно?

Но как же мог произойти столь чудовищный разворот благоприятного, казалось, развития? Все шло так славно: Галилей, Ньютон... И помилуйте, что именно и где все так плохо? Что? Где? Все идет, как и всегда раньше, не так ли? С какой стати вдруг что-то... «демонтировать»? Мало нам «перестроек»? Где, в чем сама проблема? И наконец, неужели же нельзя как-нибудь... как-нибудь оставить все лучшее из, так сказать, достигнутого, а еще лучше — не менять бы совсем ничего, а пусть себе идет, как идет? Ведь вот экономика (говорят) поднимается... О чем речь? Все-то дело в чьем-то «диагнозе», который даже и не доказан! (Или в факте, который у всех перед глазами.)

Пусть дело хоть только в диагнозе, который не доказан (согласиться с ним, увы, придется, вопрос только в стадии болезни, о которой действительно трудно сказать определеннее, ибо «пациент» уникален: планета). Но те же соображения о первичности информационной установки в рассматриваемых процессах дают и возможность (пока умозрительую) обратить развитие технологической (и физиологической, заметим в скобках!) «опухоли» вспять, изменив «информационный знак» развития. В нашем случае это означает мировоззренческий разворот, а по сути — возвращение, на новом витке, к донаучному уважению Тайны мира. Ведь, по существу, ХХ век дал ответ на вопрос о познаваемости мира аналитическими средствами — и этот ответ отрицательный; в этом, на наш взгляд, и состоит колоссальное значение ХХ века. Этот ответ — в итогах, которые получены на путях «преобразования мира» на основе аналитических конструкций: естественнонаучных (в итоге — поражение жизненной среды), научно-социальных (планетарный крах «научного коммунизма») и других. Нам осталось только это заметить. Вот «только и всего».

На практике речь идет об осознанном и постепенном торможении маховика прогресса вместо нынешнего его ускорения и о системном «демонтаже» (поместим это слово пока в кавычки) синтетической цивилизации. Прежде всего это относится к производству энергии в мире, которое, как представляется, нужно свертывать, а не развертывать, не дожидаясь (по возможности не допустив) того момента, когда мировая энергетика и развитые на ее базе технологии лопнут с еще большим треском, чем коммунизм.

Но... как же это? Ведь это что-то иное, совсем иное, чем мы жили, может быть, последнюю тысячу лет, где только и делали, что дрались за ресурс! И зачем это иное? Откуда взялась такая постановка? И ко всему прочему — ведь это совершенно в противоход современному развитию (и, соответственно, всему официозу) — и не только же у нас!!! Да кто позволит?! И ведь... различные удобства — это так привычно: ведь изобретали, старались улучшить, облегчить жизнь! Ведь это — благо! Стиральные порошки, полиэтилен... мобильный телефон...

Это не благо. Это и есть то видимое удобство, выступающее под личиной блага, которое именуется «искус зла», которое ведет к расслабленному, безвольному разрушению жизненной среды — это, в конечном счете, и есть подрыв оснований жизни. А иначе откуда бы он взялся, этот суммарный результат, который мы определили — ну да, диагнозом? Стиральный порошок удобен, а то, что река отравлена, — не важно... Пролетающий над радиолокационной антенной в момент излучения мегаваттных зондирующих импульсов воробей падает на землю жареным, а как это излучение (уже, разумеется, ослабленное) действует на перелетных птиц — не важно... В мобильном телефоне передатчик имеет 0,2–0,5 ватта в импульсе, на частотах 1000–1800 мегагерц — и это прижимается прямо к черепу: право, это совершенно безопасно, если мозга там не имеется... Магнетрон микроволновой печи почти не излучает вовне, но через 1000 хлопков дверки ее защита ослабляется — на сколько? Неизвестно... Самолеты КБ П.О. Сухого прекрасны, но на них некому летать: сердце нынешнего молодого мужчины не держит этих перегрузок; переход самолетом звукового барьера сопровождается сильнейшим хлопком среди ясного неба, а как это отражается, к примеру, на психике беременной женщины — не важно... И так далее. Километры библиотечных полок заполнены фактами поражения жизненных процессов в людях и природе необходимейшими или удобными новациями цивилизации... насколько неважны эти факты? Откуда вообще взяты так называемые безопасные нормы излучения и другие защитные (якобы) барьеры — не говоря уже о том, что они повсеместно нарушены? В той же Москве сотовые ретрансляторы с киловаттным излучением устанавливаются в каких-нибудь тридцати метрах от окон жилых домов!

Можно оставить «как есть». При объявлении жизненно опасного диагноза может существовать:

1) реакция недоверия;

2) реакция паники;

3) реакция равнодушной обреченности (смириться с ней и продолжать прежнее) и

4) та, о которой эта статья: коренным образом изменить отношение к происходящему.

Нужно понять, что это путь во спасение жизненных процессов, самих их основ. Но путь выправления тяжел — почему и требует привлечения, прежде других, интеллектуальных сил, а из них прежде других — сил научных: разбирать содеянное должны специалисты. Таким образом, речь не может идти о нелепом и неисполнимом «запрете на науку»; речь идет о «смене знака» по отношению к современному развитию, о возвращении науке ее же благородного — а не благовидного — целеполагания. В сущности, это путь возвращения науке ее истинного назначения: инструментария блага. Смена знака развития есть, если угодно, положительная программа. Никакого парадокса тут нет: движение продолжается вдоль той же «спирали развития». По существу, это и есть прогресс — только уж конечно не нынешний. Легко видеть, что это не что иное, как новая работа аналитической науке, однако при «переведенной стрелке» — при переходе ее (науки) от «взломной» функции к охранной, защитной, — если угодно, к жреческому охранению Тайны мира. А фактически это и последний шанс на предоставление обществом приемлемых условий существования научным школам... (На самом деле нельзя исключать и «новоинквизиторского» витка «спирали», когда эти школы станут попросту уничтожать.) Но необходимо хорошо представлять себе, что наука способна лишь оградить природу от своих же «улучшений» (вроде пестицидов и генных технологий) — для начала снять с нее хотя бы самые тяжелые нагрузки; оправиться же природа может только сама. Если наука всерьез возьмется за «спасение» природы, обеим уже точно каюк.

Вместе с тем, хотим мы того или нет, своего рода «экологический большевизм» может оказаться неизбежен, ведь уже не до академических дискуссий о «ноосфере», уже в самом деле все видно из окна. Уже нынешний подрыв многообразия жизни — это подрыв человечеством собственной жизненной основы (дело отнюдь не только в пресловутой «пищевой цепи»), а тем временем идет — и планируется! — омертвление все новых территорий.

«Права природы» выше «прав человека», поскольку включают их в себя. Сегодня звери, птицы, деревья, насекомые считаются бесправными — право их на жизнь игнорируется, если они не являются собственностью хозяйственного субъекта, между тем человек таким правом на жизнь обладает заведомо. Отчего? Редкое дерево и редкий зверь страдали меньше, чем двуногий волк, а что есть у них для защиты от отравленной нами среды? И так ли уж многие сегодня задумываются о том, каково лесному зверю в январском лесу под дождем! Мы очищаем для себя питьевую воду — но очищаем ли мы ее для лягушки? И заступится ли кто-нибудь за нее, если от нее не поступает запроса в Страсбургский суд или иную столь же заоблачную инстанцию? Ведь ей больно! Что есть у Божьей твари, кроме этой боли? Что есть у синицы, кроме ее желтой жилеточки, для защиты от отравленной воды, от зараженных злаков, выросших на травленной пестицидами, радиационной почве, от кислотного дождя? Что есть у творения Божьего, бессловесного и безвинного, кроме Жизни, дарованной не нами, для защиты от нас? Только сама эта жизнь — ее и наша. Вернем ли ее ей мы, поборники паразитической энергетики, зажигатели «термоядерных солнц», модельщики «большого взрыва», стрелятели комет, заселители Луны?

3

Судя по некоторым сдвигам в современной технологической политике Запада, может создаться впечатление, что понимание действительной значимости технологических угроз существует. Так, Германия остановила все действующие АЭС на территории бывшей ГДР и намечает их остановку на всей своей территории, в Швеции и Испании приняты законы о недопустимости строительства атомных станций, Европа в целом (кроме Венгрии) не объявляет о строительстве новых АЭС и т.д. На деле, однако, имеет место лишь профилактика угроз, уже впрямую явленных (катастрофы Чернобыля, Фукусимы и др.). Понимания того, что вовсю идет разрушение самой планетарной жизненной основы, в обществах Запада (как и в нашем) — и не в одном руководстве, но и в массах — нет. Пример тому — поощряемый или встречаемый при полном равнодушии или нелепо-восторженных ожиданиях энтузиазм строителей адронного коллайдера с его поисками «частицы Бога», указывающий не только на тупик научно-аналитического подхода в познании, но и прямо на его агонию. Во что бы то ни стало удержать падающий авторитет этого подхода, изумить профанов и рекрутировать новых его сторонников — а там хоть «черная дыра», и победителей просто не будет; этот фанатизм обреченного явственно ощутим в спешке, скрытности и многомиллиардных финансовых вложениях в совершенно ненужное и крайне опасное исследование. Ненужное — ибо на деле не явится на свет ничего нового, кроме нового оружия (как это всегда и являлось в «послевкусии» исследовательских успехов резерфордов-эйнштейнов-оппенгеймеров), нового средства уничтожать друг друга во имя «прогресса и демократии» с возможно большей эффективностью. Если же недостанет энергии 14 тераэлектронвольт протонных пучков для явления на свет «частицы Бога», а хоть и самой «дыры» — будьте покойны, энергии добавят и «дыры» достигнут: научная мафия могущественнее всех воровских, вместе взятых, а самоубийство цивилизации давно и спокойно обсуждается как вероятностная категория.

Спросим: кому из нас в действительности необходимо земное моделирование «большого взрыва»? Кому и для каких радостей необходимо повышение энергии столкновения протонных пучков с прогнозируемой температурой в ядре столкновения в четыре триллиона градусов? И что произойдет, если под влиянием таких творческих усилий, а конкретно под влиянием радиационного излучения и таких температур начнет высвобождаться скрытая энергия

Е = mc²,

если в эту формулу подставить, к примеру, массу Земли или хоть массу швейцарских Альп? И неужто же народам и правительствам Европы и мира безразличны последствия подобных опытов, непредсказуемые для самих организаторов? По их словам, может явиться «неисчерпаемый источник энергии» — но для чего он, если такой источник ежедневно восходит над нашими головами и сияет миллиарды лет? И куда в таком случае зайдет процесс перепроизводства энергии, которое уже сегодня вопиет к разуму? И неужто мы не слышали всего этого о «неисчерпаемой энергии» во времена Хрущева и прямо-таки оголтелой пропаганды «мирного атома»? Какой же еще, господа и дамы, «большой взрыв» необходимо нам получить (извините) в наш медный лоб, чтобы до нас дошло?

То же напрямую относится и к нелепым восторгам по поводу биотехнологий в связи с «более глубоким проникновением в тайны здоровья и поведения человека» [4] — с фактической непредсказуемостью последствий такого «проникновения» и конечно же полной безнаказанностью энтузиастов (к тому времени их, смотришь, и самих-то нет). Мало нам генетически модифицированных продуктов, детей из пробирки, суррогатных матерей?

В этом же снисходительном роде оценивается вполне предсказуемая катастрофа «трансгуманизма» [5]. Речь идет о вытеснении многих функций человека их технологическими «усилителями». (Замечательно видение автором-янки «проблем» трансгуманизма: нет вообще ни слова о проживании будущих и нынешних трансгуманистов в христианской (по преимуществу) стране; это — «этика», читай: дело одиночек. Зато: «Немало вопросов вызывает управление цифровыми правами... Если рассуждать с точки зрения продаж...» и т.п. — все это при полном, в то же время, осознании автором «постгуманистического будущего» как катастрофы!)

Инерция маховика научно-технического, научно-биологического и т.д. «прогресса» огромна, накоплены колоссальные, часто простаивающие научно-производственные мощности, а ленивая доверчивость общества «к науке» допускает загрузку этих мощностей работами с непредсказуемым результатом. Зрелости общества явно недостает для наложения запрета на финансирование будущих энергетических, химических, генетико-биологических и психотронных катастроф.

Не обнадеживают более глубоким пониманием происходящего и всемирно известные работы так называемого «Римского клуба» [6–8], все внимание которых сосредоточено на обострившихся проблемах «человечества», «цивилизации» (цель работ, буквально: «не останавливая экономического развития и не снижая уровня жизни в развитых странах, перейти к модели устойчивого развития»...), — кто тут заступится за лягушек? В качестве одного из параметров моделирования рассмотрен капитал, который необходимо затратить на ликвидацию негативных последствий технологических процессов — но, по сути, это дурная бесконечность технологических цепочек (примеров, связанных хотя бы с проблемой ликвидации отходов, читатель вспомнит сколько угодно сам). Это лишь расширяет потребность в энергии, которая почти вся в итоге обратится в тепло...

Между тем, помимо людей, наций и их объединений с их интересами, существуют пока и эти лягушки, и муравьи, и рыбы, и птенцы скворцов, — и порубка леса, осушение болот — это потеря территории: территории проживания! И эта территория — пока еще жизненная база того же человечества. Перелетная птица возвращается туда, где родилась, а на этом месте ничего нет и ворочается бульдозер. Что успокоит ее сердце? И наше? Ведь это мы потеряли территорию! Мы потеряли территорию, на которой стоит АЭС, завод пластмасс, химический комбинат!

Сколько ни приходилось встречать научных и иных исследований природозащитной направленности, озабоченность авторов простирается никак не далее судеб все тех же «человечества», «цивилизации», а то и вовсе «прогресса». Не приходилось встречать охранительной ли, ограничительной программы, озабоченной судьбами зверья, насекомых, птиц, живой природы «в себе и для себя» — «первозданной» ли, нет ли, но уж никак не нашим прогрессом созданной. Речь от силы может идти об охранении промысловых популяций рыбы или пушного зверя или о сохранении леса в его «народохозяйственном» значении (ныне сибирский лес поистине сбривают: каждый час уходит в Китай эшелон отборного кругляка — то-то «народохозяйственники» наши отцы отечества). Другими словами, речь идет в лучшем случае о «рациональном природопользовании», то есть о дальнейшем более или менее успешном паразитировании на ресурсе природы, а фактически — об истреблении ее в интересах человека — но никак и никогда о сохранении ее ради ее самой; провозглашение государственной охраны заповедных зон вовсе исчезло из обращения как несбыточное пустословие. В словосочетании «природопользование» ключевым словом является конечно же «пользование», потребление...

Нужно заметить, что, говоря вообще, высокомерие людей по отношению к биосфере, «к лягушкам», поразительно — ведь каждый из нас какое-то время буквально был лягушкой в утробе матери, вообще проходил земную эволюцию персонально сам — в том числе министры и депутаты! Если соотнести между собой часы, дни и месяцы, в течение которых человеческий плод переживает тот или иной эволюционный эпизод в материнской утробе, то, вероятнее всего, в логарифмическом масштабе это время будет соответствовать тем миллионолетним интервалам, которые составляли эволюционное восхождение человека и становление его как вида, — в утробе, по всей вероятности, он становится человеком в точности к моменту родов!^[1] Брезговать предками, тем паче столь древнего рода, не следовало бы. И вот этих самых предков — хоть бы и лягушек — мы не признаем? Хотя были ими сами всего сколько-то паспортных лет плюс какие-нибудь восемь месяцев тому назад. Экая короткая память! Что ж мы так-то к ним, нашей прямой родне!..

Видимо, следует согласиться с предложением философа Н.О. Лосского о переименовании «человека разумного» в «человека слабоумного» (homo imbecillis). «Обижаться таким названием не следует. В термине “слабоумие” есть все же указание на проблески разумности: камень совсем лишен интеллекта и потому не может быть назван слабоумным. А человек есть первое разумное существо на земле, стоящее на самой низшей ступени разумности, и потому неудивительно, что хотя ум у человека и есть, все же проявлений слабости больше, чем обнаружений развитой всесторонней силы» [9]. Этот человек, надо полагать, будет изгнан с земли.

На вопрос: куда деваться зверью, птице? — ответ один: вымирать. Богословы, те отвечают на этот вопрос, по крайней мере, прямо: «тварный мир» должен погибнуть: предусмотрено. Спасутся одни людские души, и те, как известно, не все. Лягушек жалеть нечего: души у твари нет, и хлопотать не о чем. Богословы, они тоже оптимисты... в своем роде... Как и академики, заметим вперед.

Стало быть, Божьи твари созданы без Божьей души. Эвона как. Отчего же, к примеру, у птицы или кошки душа не предусмотрена? И что за душа у нас горняя такая, что на тварную жизнь, не нами созданную, смотрит этак-то свысока? Точно ли она — подобие Божье, наша такая-то душа? И много ли меньше этакой-то души у кошки, чем у генерал-, к примеру, майора? Это не в обиду генерал-майору: