Фронтовая юстиция

Тяжела и неказиста жизнь сержанта-особиста

У каждого была своя война. Летчик видит войну по-своему. Сапер по-своему.

А у фронтового особиста война — это мародеры, дезертиры, самострельщики, перебежчики...

До войны и в первые годы войны в армии офицерских званий не было. Были комдивы, комвзводы и даже, говорят, замкомпоморде — заместитель командующего по морским делам. В НКВД офицерские звания были, но очень своеобразные: сержанты были приравнены к сегодняшним лейтенантам, а майор — к сегодняшнему генерал-майору. Потом, после введения офицерских званий в армии, звания в НКВД и армии уравняли. Сержантам присвоили лейтенантов и дали право задерживать (только задерживать!) при наличии оснований армейского офицера на два звания выше его, то есть лейтенант мог задержать капитана, майор — полковника.

Был у батальонного особиста план: в каждом отделении должен быть свой осведомитель. Непростая задачка в условиях фронта! Бывало, за месяц половина батальона выбывала. Кто в госпиталь, а кто и под камушек. Вот и восполняй! Сильно изощряться и конспирироваться в работе с агентурой было некогда. Агента прикрывали обычно самым простым методом. Вызывали на допрос всех подряд по одному. И среди всех прятали агента. Днем была война. Солдат отрывать было нельзя. Только ночью. Когда немец спал. Вот и будили по одному и допрашивали каждого по полчаса. Вопросы всем, кроме агента, задавали одни и те же по сотому разу. Представляете, как солдаты «любили» особиста? Только уснул — растолкают и тащат в землянку особиста, где тот задает одни и те же дурацкие вопросы, на которые солдат уже раз двадцать отвечал. И так по несколько вызовов в месяц.

Самому особисту было несколько полегче. Но не сильно. Он мог иногда и днем поспать, но не долго. Днем, во-первых, война. А во-вторых, штабы тоже днем работают. Визитами и звонками задолбают. И еженедельные отчеты о проделанной работе и обстановке во вверенном его попечению подразделении писать надо. А потом еще и месячные сводные отчеты. И не перепутать данные в тех и других. В вышестоящем особом отделе эти отчеты все-таки (иногда) читали. Если ночью солдат иногда еще может перехватить минуток триста-четыреста сна, то особист — нет. Работать надо — план! Бывало, особист засыпал вместе с допрашиваемым за одним столом. Так и спали, пока не разбудят.

Еще у особиста был план на пополнение штрафных батальонов. Тоже куча бумажек на каждого. Говорят, что 3% от личного состава. Выполнять было надо, иначе самим дополнят. А перевыполнять нет необходимости: никто не оценит (хотя наши доморощенные либерасты в своих опусах описывают по-другому: чем больше посадишь, тем выше звание дадут). Звание никак не повысят: должность не позволяет. Надо, чтобы в дивизию на повышение перевели, а там своих хватает, с высшим образованием! Если только кто погибнет из них. Но у кого больше шансов погибнуть — у армейского или батальонного особиста? А вот план по комплектации могут и повысить от достигнутого. Для покрытия недоработок других особистов.

Поясню. Не во всех частях есть объективная возможность выполнить план по комплектации штрафбата. Часть понесла большие потери. Которые выжили, тех к наградам представили. И кто героев в штрафбат отправит? Те, кто наградные списки утверждал? Да и за что их судить? У них ничего более криминального, чем пьянки, нет. Героя за пьянку в штрафбат? Где вы такое видели? Да и кто позволит боевую часть оголять? И так обстрелянных мало осталось. В часть прислали новобранцев. Вернее, еще не прислали, только списочный состав пополнили на бумаге, а сами новобранцы где-то в эшелонах на путях застряли, может, вообще не доедут, под бомбежку попадут. А часть числится полностью укомплектованной по документам. Вот и работай тут... Вот вышестоящий особый отдел и ищет, кого бы работой нагрузить. Перераспределяет нагрузку. А все ноют. Не справляемся, дескать! Объективные причины приводят. И какой резон особисту высовываться своей высокой результативностью? Вот выскочку и нагрузят. Кто везет, того и погоняют...

В наших фильмах особист в этом случае должен поискать у героя дедушку-белогвардейца. И вот на этом основании и...

Ну, наши киношники — они горазды на всякие глупости. Подумайте: архивы эвакуированы, лежат в эвакуации неразобранными, некоторые под немцем остались или уничтожены, архивариусов в армию мобилизовали. Запрос-то, конечно, можно послать, но кто на него отвечать будет? Ну, даже и ответит кто-то из какого-нибудь сибирского архива. Ну и что? В Гражданской у половины россиян дедушки «не там» воевали. А после Гражданской ОГПУ 20 лет шерстило архивы на предмет поиска врагов. Если кого не репрессировали или реабилитировали, то не твоего ума дело это отменять. Раз живой и на свободе, значит, так надо. Там покомпетентнее тебя товарищи поработали. И звание у них теперь повыше твоего. Да и ответ придет не ранее чем через год. Год на фронте — целая вечность. Или герой погибнет, или особист. Или часть переформируют и разбросают их по разным фронтам. Или по госпиталям...

Да и где время и силы на эту писанину взять? И начальство заинтересуется: этому особисту, видимо, работы мало, пишет и пишет, проинспектировать пора и догрузить работой.

Вот в свежесформированной части для выполнения плана обычно хватало клиентов. А если не хватало, просто оформляли, кроме перебежчиков и дезертиров, еще самовольщиков и дебоширов. За драку со старшими по званию. За письма с фронта оформляли редко: только если писаки совсем уж распоясывались или директивку спустили как раз по этому поводу. А так — просто вычеркивали строчки писем с фронта. И делал это не особый отдел, а политотдел части. Бывало, всё письмо и вычеркнут. Кроме «жив-здоров». Если бы к письмам придирались, всех бы в штрафбаты перевести можно было. А кто в обычных частях воевать будет? (Штрафные части — это плохо вооруженная пехота. Но на войне и другие рода войск нужны.) Да и не хватит заградотрядов сильно разросшиеся штрафбаты охранять. И тогда пугать военнослужащих уже нечем будет. Так хоть штрафбатов еще боялись.

За своих агентов приходилось отвечать. Если агента убивали, требовалось оформлять дополнительные протоколы допросов: с кем выдвигались? когда видели последний раз? и т.д. И при этом нельзя было засвечивать агента даже после смерти. А как не засветить при таких вопросах? Про каждого убитого всегда так расспрашивать? Точно в психушку упекут. Вот и халтурили. Сочинит опер протоколы допросов и скажет, что «так и було». Все равно проверять некому. А еще хуже было, если агент перебегал к немцам. Тогда, кроме всего вышеперечисленного, надо было уже самому объяснения писать, как это ты дошел до жизни такой.

Был план и по выявлению и наказаниям особистов. Еще один довод, чтобы не высовываться. Мало ли кому наверху твоя активность не понравится. А повод придраться всегда можно найти. Да вот, пожалуйста: из карьеристских побуждений сфабриковал дело против героя, и пропустил предателя в своих рядах. Одно утешение было — что дальше фронта не пошлют. И в пехоту рядовым не переводили. Если только уж совсем за что-то жуткое. Грамотных особистов не хватало. Просто понижали в звании и отправляли назад. Иногда за год раза по два снижали звание, а потом опять восстанавливали за боевые заслуги.

Армейские офицеры особистов не любили, но ценили их труд. И не потому, что боялись. Фронтовой офицер уже мало чего боялся. Просто в начале войны, когда еще не только офицеров не хватало в частях, но и особистов (да и те и другие еще не научились делать свое дело), в подразделениях власть часто захватывали уголовные элементы. Да и позже такое бывало. Особенно если в часть присылали человек сто с одной деревни. А то и с одной зоны. Командиров списывали на боевые потери, а сами начинали мародерствовать, а не воевать, а то и дезертировали всем подразделением с оружием.

А опытные воины научались использовать особистов. Опытный солдат задолго до наступления (хоть нашего, хоть немецкого) чуял его. Как почует, начинает разговорчики: «А вот в обед от немецких окопов жареными котлетами пахло. Аж слюнки потекли! Хорошо немца кормят! Не то что нас...» И так пока не донесут особисту. Согласно инструкциям, особист в этом случае должен арестовать «агитатора» и переправить в особый отдел армии для дальнейшего расследования. Что он и исполнял. Там его допрашивали две недели. (Срок дознания такой был установлен. Спешить и сокращать сроки дознания смысла не было: другие дела на шустрого следователя навесят.) А потом возвращали, но уже в другую часть. (А наступление к этому времени уже выдохлось.) Опять-таки согласно инструкции. Чтобы не разлагал воинский коллектив. А куда его еще девать? В тыл? Или к стенке? А кто воевать будет? И в штрафбат не всегда отправляли. Плана комплектации не было. Да и хитрые попадались солдатики. Научились выкручиваться.

После войны некоторые так и говорили, встретив знакомого особиста: «Спасибо особому отделу. Только благодаря ему и жив остался!» Издевались...

Во время наступления особист выдвигался вместе со штабом. Позади части. Согласно уставу. Ну и чтобы свои не подстрелили. (А штаб охранялся комендантским взводом автоматчиков.) При отступлении так же. Супротив дурацких фильмов постперестроечной эпохи, особисты на время боев не выезжали из части в армейский штаб отсиживаться. Во-первых, потому, что в вышестоящий штаб без приказа не ездят: если без приказа оставил часть, патрули перехватят по дороге и сам в штрафбат можешь угодить. А во-вторых, не было смысла. Особенно в первые годы войны. Немецкая авиация и артиллерия, а особенно немецкие разведчики и диверсанты, охотились на штабы и штабные машины еще сильнее, чем на танки и пехоту. Да и в условиях хаоса в прифронтовой полосе первых дней войны и наши родные дезертиры, и мародеры могли перехватить по дороге. (Роты автоматчиков для прикрытия передислокации в тыл ведь не дадут.) А вот эти точно прикончат. Хорошо, если без пыток и издевательств. Позже, чтобы не было хаоса в прифронтовой полосе, заградотряды ставили. Эти вначале стреляли, а потом выясняли. (Если выясняли.) И патрули прочесывали местность. И СМЕРШ. А у них свои инструкции были. Тоже могли к стенке прислонить. Или «за неподчинение и оказание сопротивления» безо всякой стенки обойтись. Нет человека — нет проблемы! А останется в живых — потом отписывайся за него. Чтобы чего подобного не случилось, при перемещениях по тылу своей армии надо было предварительно пропуск заказывать. Если командование одобрит — выпишут. А оно одобрит? Можно попробовать и по наглянке проскочить, но на свой риск. Залетишь — как минимум взыскание по службе получишь. Если жив останешься. А оно тебе надо?

Так что разумнее было держаться вместе со своими. В стае безопаснее. На войне все, в том числе и особисты, твердо знали принцип: держись подальше от командования и поближе к кухне!

Сами особисты никого не судили. Не имели права. Оформляли документы на преступника и передавали по инстанции в армейский особый отдел. А те могли передать в трибунал. А могли и не передать. Начальству виднее.

Особисты во время войны редко кого расстреливали. Только совместно с армейскими командирами, когда пресекали панику. Или по приговору трибуналов. Впрочем, у трибуналов были свои исполнители. Хотя в некоторых случаях привлекали и со стороны. В том числе и особистов. Но не полковых, поближе хватало. (Это только в наших постперестроечных фильмах особисты только и делали, что мучили и стреляли боевых офицеров. Не было у них большего удовольствия, чем замучить героя, а в конце пристрелить его, если тот не сдох от пыток.)

Хотя на фронте чаще всего расстреливали без всяких приговоров. Или заградотряды, или командиры. Паникеров и дезертиров. А иногда и сами солдаты. («Батя! Тут такое дело, батя! Кокнули мы тут одного между собой... Сволочь он оказался».) А вовсе не особые отделы и трибуналы.

(Я знаю разницу между штрафбатом и штрафной ротой. Просто формат статьи не предполагает излишней детализации, а слово «штрафбат» короче, вот я и употребляю его собирательно.)
 

Фронтовая юстиция

Начальству действительно было виднее. У него были свой план и свои показатели. Надо было выполнять. Во-первых, был план по комплектации штрафбатов. Их комплектовали очень неравномерно по времени. В зависимости от потерь. Если усердные особисты из частей насобирали слишком много материалов на военнослужащих или попался ретивый командир, наотправлявший в штрафные части своим приказом лишних, то лишних наказывали без отправления в штрафбаты. Совместно с трибуналом или без. Решением армейского командования. Разжаловать могли, или понизить в звании, или — самое страшное — уже решенный отпуск с выездом на родину отменить. А если просто награду или присвоение очередного звания зарубят, то это и вообще не наказание для фронтовика, он даже может и не узнать про него. Ну, не дали «За отвагу», ну и не дали. Не в первый раз.

Если нарушение выходит за рамки, то дела передавали в трибунал.

Военная юстиция — это было нечто!

Для того чтобы решение трибунала вступило в силу, надо, чтобы его утвердил командующий армией. Такой порядок сохранялся еще долго после войны. Кажется, он дожил до Ельцина. Во всяком случае, когда я служил срочную, такое положение еще сохранялось. А сам командующий армией и выше его были вне досягаемости для трибуналов и особых отделов. Разрешение на их привлечение давала Ставка верховного главнокомандования во главе со Сталиным. А без него — ни-ни! Ни один волос с их головы не упадет!

По части юриспруденции у командующего армией были свои весьма своеобразные понятия. Знания законов он заменял своим пониманием целесообразности.

Вот реальный пример из деятельности военной юстиции тех лет. Один бравый боевой капитан сошелся с женщиной. Русской, а не немкой. На нашей территории это было. Через три недели он обнаружил у себя сифилис. Взял автомат, пришел к этой женщине и пристрелил ее. В трибунале он только бубнил в свое оправдание: «Она меня сифилисом заразила, а я что, должен ей букеты дарить?»

Трибунал дал капитану 10 лет за преднамеренное убийство при смягчающих обстоятельствах. С учетом прежних заслуг преступника. Приговор (приговор, а не все дело) поступил на утверждение командующему армией. Командующий армией наложил резолюцию: «Она боевого офицера сифилисом заразила! Он что, за это должен ей цветочки дарить, по-вашему?! Она мне тут всю армию заразить могла!»

Подчеркиваю: дело командарм не читал. В приговоре слов капитана на суде не было.

Поскольку утверждающей резолюции командарм не наложил, приговор в силу не вступил. Дело вернулось в трибунал на повторное рассмотрение. Трибунал вынес новый приговор: капитана отправить на принудительное лечение в лечебное учреждение закрытого типа сроком на два года. А что делать? Война, не война, а с сифилисом не шутят! Человек болен — надо лечить. В те времена с антибиотиками было в Советской армии сложно. Сифилис считался тяжелой болезнью.

Этот приговор бравому капитану не менее бравый генерал уже утвердил.

У трибунала и у командарма были свои показатели для отчетности.

Не знаю, за что командарм реально отвечал во время войны, но в мирное время он отвечал за все. И прежде всего за состояние дисциплины в армии. А вот политотдел армии всегда, и прежде всего во время войны, отвечал и за дисциплину, и за морально-политическую обстановку в армии.

Это было даже хорошо, если пришел новый командарм и стал отдавать под трибунал всех подряд. Наверху скажут: «Армия подразложилась. Порядок наводит...» А если он уже давно командует вверенной ему армией? Встанет вопрос: почему это у него так много нарушений дисциплины и преступлений? Вон сколько осудили за последний год! Больше, чем у всего фронта, вместе взятого. Командарм, конечно, может какое-то время переводить стрелки на политотдел. Но это долго не прокатит. У политотдела своя «крыша» в другом ведомстве. И еще какая! Да и в армии за все отвечает командир! И если в армии дела плохи (а трибунальная статистика это подтверждает), то слабоват командир. Надо подумать об усилении комсостава армии.

Сильно зверствовать трибуналу и особистам командарм и политотдел не дадут. На статистику оглядывайся! Не порть показатели! Так что командиры были склонны скорее скрывать нарушения насколько возможно, а не раздувать происшествия.

Пресловутые солженицынские «тройки» и воентрибуналы выносили треть оправдательных приговоров — а это в десятки раз больше в процентном отношении, чем современные «народные» суды! Есть основания предполагать, что как у НКВД был план по возбуждению дел, так и у «троек» и трибуналов был план (или статистический показатель, который они соблюдали) по приговорам, в том числе и по оправдательным приговорам.

Таким образом, существовала, по всей видимости, своеобразная система сдержек и противовесов в советской репрессивной машине. Одно ведомство 3% от личного состава отправляет под трибунал. Другое ведомство, независимое от первого, треть подсудимых оправдывает. В целом процент осужденных примерно соответствует проценту реальных преступников.

Ну и существовала военная целесообразность, существенно ограничивавшая произвол. Куда девать слишком много осужденных за воинские преступления? Расстреливать? А кто воевать будет? В ГУЛАГ, как Солженицына? Так из ГУЛАГа, наоборот, добровольцев в штрафбаты переводили, меняя двадцать лет на зоне на один месяц в штрафбате.

А-а, понятно, в штрафбаты всех честных бойцов загнать! Цель такая была у кровавой гэбни! Вам убедительно расскажет об этом любой либерал.

А вы подумайте: штрафбат — это плохо вооруженное легким стрелковым оружием пехотное подразделение. Ну и много оно навоюет? А что, танковые армии уже не нужны? А тяжелая артиллерия? А вы представляете штрафную танковую армию? Развернет она танки на заградотряды — и кто ее остановит? Были попытки создать штрафные подразделения в технических войсках и даже в авиации, но от этих попыток быстро отказались.

Да и количество пехотных штрафбатов сильно ограничивается способностью заградотрядов контролировать штрафников. Если всю пехоту перевести в штрафбат, то сколько надо людей в заградотряды? Не лучше ли этих людей на фронт отправить?

Точной, а не пропагандистской статистики по штрафным частям я не видел, но предполагаю, что штрафников было относительно немного и создавались они только для дисциплинирования бойцов в боевых частях.

Вначале армия драпала от немцев на одних только слухах о немецком наступлении. Жуков лично видел, как под Сталинградом наши летчики, находясь в численном большинстве, уклонялись от боя с «мессерами». Вот и создали пугало для вооруженных людей в виде штрафбатов. Пример взяли с немцев.

Война страшная штука! Война такие типажи выращивает! Головорезы — пробы ставить негде! На них смотреть страшно, не то что воевать рядом с ними. Это вам не гоблинские страшилки про дедовщину. Вот и приходилось применять адекватные средства.

Одно из них — военная юстиция. Без нее — никак. Поскольку гуманно убивать людей еще человечество не научилось. Это только в амерском агитпропе бывает.

Это вам любой настоящий ветеран сказал бы, если бы дожил.
 

https://bulochnikov.livejournal.com/