Марксизм: изложение и критика

Экономист и критик марксизма

Александр Дмитриевич Билимович (1876, Житомир — 21.12.1963, Монтерей, США) — русский экономист и политический публицист.

А.Д. Билимович родился в семье военного врача. Окончил Императорский киевский университет Святого Владимира, где с 1904 года был приват-доцентом, а с 1909 года — профессором политэкономии. Он был учеником известного экономиста, профессора Д.И. Пихно.

Он был женат на сестре знаменитого Василия Шульгина и печатался в его газете «Киевлянин». Был действительным членом Киевского клуба русских националистов.

После революции активно поддерживал белое движение, состоял в Совете государственного объединения России, а в 1919 году в Особом совещании Деникина возглавлял управление земледелия и землеустройства. Интересно, что профессор А.Д. Билимович, будучи членом Комиссии по национальным делам, предложил «областное» административно-территориальное деление южных земель России («Деление южной России на области»), основанное на принципе «физико-географических, этнографических, экономических и историко-политических признаков». Предлагалось разделить Южную Россию на три области: Юго-Западную, Левобережную Малороссию и Южную степную.

После окончания белой борьбы, в 1920 году, профессор А.Д. Билимович эмигрировал в Югославию, где в Люблянском университете был профессором политэкономии. В связи с приближением Красной армии, он в 1944 году перебрался в Мюнхен, где работал в «университете UNRRA», организованном для русских эмигрантов.

С 1948 года профессор А.Д. Билимович переехал в США, поскольку был приглашен в Калифорнийский университет в Беркли. По своим взглядам был близок к И.А. Ильину.

Он был непримиримым критиком марксизма и большевизма.

Сочинения: «Товарное движение на русских железных дорогах: Статистическое исследование» (Киев, 1902); «Министерство финансов. 1802–1902: Исторический очерк» (Киев, 1903); «Крестьянский правопорядок по трудам местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности: Доклад» (Киев, 1904); «Год войны и наши финансы» (Киев, 1905); «Немецкий ученый о русско-японской войне и русских финансах» (Киев, 1906); (Положение служащих на государственных железных дорогах Германии и России» (Киев, 1906); «Отчет за первый год заграничной командировки (май 1905 года — март 1906 года)» (Киев, 1906); «По поводу книги Д.И. Менделеева “К познанию России”» (Киев, 1907); «Землеустроительные задачи и землеустроительное законодательство России» (Киев, 1907); «Германское землеустроительное законодательство. Т. 1: Раздел общинных земель» (Киев, 1908); «Подъем товарных цен в России: Доклад» (Киев, 1909); «Разбор Положения о землеустройстве: Доклад» (Киев, 1910); «К вопросу об упразднении сервитутов: Доклад» (Киев, 1911); «Памяти Д.И. Пихно: Сообщение профессора А.Д. Билимовича и профессора Н.М. Цытовича» (СПб., 1913); «К вопросу о расценке хозяйственных благ. Ч. 1: Теория потребностей: Понятие субъективной ценности, цены и объективной меновой ценности» (Киев, 1914); «Новый военный заем» (Киев, 1916); «Отзыв о сочинении приват-доцента Императорского Московского университета В.Ф. Тотомианца на тему “Участие в прибыли и копартнершип”» (Киев, 1916); «Социальная теория распределения» (оттиск из «Университетских известий») (Киев, 1916); «Деление Южной России на области» (Екатеринодар, 1919); «Революция, большевизм и хозяйство России» (Ростов-на-Дону, 1919); «Введение в экономическую науку» (Белград, 1936); «Марксизм: изложение и критика» (Сан-Франциско, 1954); «Кооперация в России до, во время и после большевиков» (Франкфурт-на-Майне, 1955); «Советская кооперация после Второй мировой войны» (Мюнхен, 1956); «Эра пятилетних планов в хозяйстве СССР». Ч. 1–2 (Мюнхен, 1959); «Экономический строй освобожденной России» (Мюнхен, 1960).

Михаил СМОЛИН

Марксизм: Изложение и критика^[1]

Посвящается памяти несчетных миллионов, погибших от марксизма

Введение

Ни Аттила, ни Чингисхан и Батый — никто из старых и новых извергов не погубил столько неповинных людей, сколько загубили последователи Маркса, придя к власти в России, в восточноевропейских и азиатских странах. Навсегда останутся связанными с именем Маркса и марксизма несчетные миллионы жертв, расстрелянных и замученных во имя их.

Напрасно марксисты, разошедшиеся с большевиками или отвергнутые ими, стараются убедить себя и других в том, что во всех коммунистических зверствах и нелепостях неповинны Маркс и марксизм, так как большевизм и коммунизм является грубым извращением марксизма. Это не так. Прочтите написанный совместно Марксом и Энгельсом, но Марксом типично для него заостренный «Коммунистический Манифест»^[2]. Этот Манифест, написанный в 1848 году, по словам социалиста Henri Sée, считающего Маркса «гением», «уже содержит в себе в существенном всю Марксову программу социальной и политической агитации. В своих позднейших произведениях Маркс и Энгельс только развили и уточнили идеи, уже столь ярко выраженные в Манифесте»^[3]. Вместе с тем в этом Манифесте уже заложено и провозглашено все то, что осуществили и до сих пор осуществляют коммунисты-большевики. И «бродящий по Европе призрак коммунизма»^[4], который бродит теперь уже не по одной Европе, но еще в большей мере по Азии. И «классовая борьба между буржуазией и пролетариатом»^[5], с такой энергией разжигаемая последователями Маркса. И презрение к крестьянству, которое Манифест считает не только «нереволюционным и консервативным», но и «реакционным» классом, «стремящимся повернуть назад колесо истории»^[6]. Презрение, вылившееся у учеников после обманного использования ими крестьян для бунтарского революционного переворота в систематическое гонение на крестьян и заточение их в колхозную каторгу. И мысль о том, что «пролетариат, этот низший слой нашего современного общества, не может двинуться, не может подняться без того, чтобы высшие слои официального общества целиком не взлетели на воздух»^[7]. Мысль, послушно проведенная в жизнь учениками, но примененная не к одним высшим, а также к средним слоям и даже к миллионам людей из низших слоев, в частности ко всем марксистам и своим же коммунистам, признанным недостаточно правоверными осуществителями программы «взлетания на воздух». И признание права, морали и религии «буржуазными предрассудками, за которыми скрывается так много буржуазных интересов»^[8]. Предрассудками, которые с таким неистовством начали искоренять марксисты, придя к власти. Ибо, как это показало уже изречение Маркса: «Религия — это опиум для народа», — несчетное число раз повторенное его последователями, марксизм, как всякое другое нетерпимое учение, не может допустить ни над собою, ни рядом с собою никакой противоречащей ему или ограничивающей его системы ценностей, особенно моральных и религиозных ценностей. Он может обманно говорить о них и в тактических целях временно допускать их, извращая их приспособлением к своим задачам. Но лишь для того, чтобы тем легче потом уничтожить их. И указание, что «первым шагом в революции, производимой рабочим классом, должно быть поднятие пролетариата до положения правящего класса». При этом «пролетариат использует свое политическое верховенство, чтобы постепенно отнять все капиталы у буржуазии и централизовать все средства производства в руках государства, то есть пролетариата, организованного как правящий класс». И все это «не может быть осуществлено иначе как посредством деспотического посягательства на право собственности и условия буржуазного производства»^[9]. Как видим, здесь нет не только отмирания государства, но и ослабления его, а, наоборот, вся хозяйственная жизнь деспотически сосредоточивается в руках государства. Недаром именно по этому вопросу возникли резкие разногласия между Марксом и Бакуниным. При этом государство Маркса должно быть деспотическим, посягающим на все права граждан. Поэтому и тот деспотизм большевиков, который многие марксисты считают «извращением» марксизма, на самом деле уже ясно формулирован в Манифесте Маркса и Энгельса. И что особенно показательно, победа этого деспотизма называется ими, так же как и большевиками, «победой демократии»^[10]. Освящен и террор: «Пусть правящие классы дрожат перед коммунистической революцией». Провозглашается также насильственность переворота: «Они (коммунисты) открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты только насильственным ниспровержением всех существующих социальных условий»^[11].

Здесь налицо уже все элементы «диктатуры пролетариата» со всеми ее аксессуарами. Если этот термин не употреблен в Манифесте, то он имеется в других произведениях Маркса и Энгельса. Так, уже в 1850 году они пишут в «Обращении» к Союзу коммунистов: «наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциации пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах не разовьются настолько, что конкуренция между пролетариями этих стран прекратится»^[12]. Здесь, как видим, уже и «перманентная» революция, и государственная власть в руках пролетариата, и мировая революция, и подавление всякого соперничества между коммунизированными странами. Имеется даже «народный фронт» для завоевания власти коммунистами. Так, в том же «Обращении к Союзу коммунистов» говорится, что от революции больше всего выиграют фабричные и сельскохозяйственные рабочие. «Поэтому их политическая партия должна играть ведущую роль в революции и никогда не отказываться от своей революционной политики и организационной автономии, как бы тесно она ни была связана общей деятельностью с политическими партиями недовольной мелкой буржуазии»^[13]. Тут уже ясное указание идти вместе с оппозиционными буржуазными партиями. Но с тем, чтобы подчинить их диктатуре пролетариата и позже ликвидировать. Определенно пишет Маркс о диктатуре пролетариата в письме к Weydemeyer’у от 12 марта 1852 года, где он прямо говорит, что «классовая борьба неминуемо ведет к диктатуре пролетариата»^[14]. Или в другом месте: «Везде, где мы находим государство, мы находим диктатуру» (?). Поэтому «всякий, кто верит в пролетарское государство, верит в пролетарскую диктатуру»^[15]. Наконец, о диктатуре пролетариата Маркс говорит в «Критике Готской программы»: «Между капиталистической и коммунистической общественной системой лежит период революционной перестройки одной системы в другую. Это соответствует переходному политическому периоду, в который государство не может быть ничем иным, как революционной диктатурой пролетариата»^[16]. Ложь Маркса о «переходном» характере коммунистической диктатуры наглядно вскрыли его ученики в СССР, где эта диктатура длится уже более ¹/₃ столетия и не обнаруживает никакой тенденции к ослаблению. Таким образом, не только коммунистическая революция, но и коммунистическая диктатура желает быть «перманентной». При этом эта длительная диктатура пролетариата, говорит Маркс, «подобно всем диктатурам, покоится на силе». И Маркс, обзывая «тиранией» все «буржуазные» режимы и упрекая всякую контрреволюцию в «каннибализме», горячо защищает «революционный террор». В 1872 году он пишет: «В нужный момент рабочие должны будут апеллировать к силе, если господство труда должно быть установлено на долгое время»^[17]. В другом месте он цинично заявляет, что «революционный террор есть лишь средство, которым может быть ускорено, упрощено и концентрировано (?) рождение нового общества»^[18]. Ленин, Троцкий, Дзержинский, а позже Сталин и его сподвижники, таким образом, не «извращали» марксизма своим неслыханным террором, а лишь по рецепту Маркса «упрощали и концентрировали» рождение «нового общества».

Самую же организацию этой террористической диктатуры пролетариата Маркс слепо заимствует из организации Парижской коммуны 1871 года^[19]. И марксистские Советы рабочих депутатов 1905 года и 1917 года в России являются копиями тех же Парижских организаций, рекомендованных Марксом.

Конечно, авторы Коммунистического Манифеста не могли не понимать, что при осуществлении их программы никакой диктатуры «пролетариата» получиться не могло. Да и сами авторы этой программы и главные ее осуществители никакими «пролетариями» не были: Маркс был сыном адвоката, Энгельс — сыном фабриканта и позже сам владельцем текстильной фабрики; Ленин был сыном инспектора народных училищ и долгое время жил на пенсию матери, получаемую ею после смерти мужа; расстрелянный Сталиным сподвижник Ленина Пятаков был сыном директора-распорядителя трех акционерных сахарных заводов, а преемник Сталина Маленков происходит из зажиточной семьи, и т.д. И какие же «пролетарии» живший в царской роскоши Сталин и живущие в ней все нынешние «пролетарские» диктаторы? Вместо диктатуры пролетариата создана самая жестокая «диктатура над пролетариатом», с таким порабощением пролетариата, такой эксплуатацией и такими массовыми ссылками и расстрелами рабочих, каких не знало ни одно капиталистическое государство. Выступавший как будто в качестве великого гуманиста, Маркс на самом деле создавал самый «бесчеловечный антигуманизм»; пытаясь как будто организовать мир для человека, он организовал его против человека^[20].

О неизбежном превращении марксистской «диктатуры пролетариата» в диктатуру над пролетариатом Robert Michels пишет^[21]: «диктатура пролетариата вырождается в диктатуру вождей над теми, кого они ведут... получается лишь другая форма угнетения... фактическая олигархия, которая старается увековечить себя... социалисты преуспевают, несмотря на провал социализма». Но именно из-за возможности такого «преуспевания» социалистов и коммунистов для многих из них как раз эта марксистская ложь о диктатуре пролетариата и неизбежная дегенерация ее в ультра-буржуазную эксплуатацию пролетариата является не коренным грехом марксизма, а самой соблазнительной стороной его. Ибо она позволяет самым отвратительным преступным типам драпироваться в ложную тогу благодетелей человечества и этим открывает им двери к завидному положению коммунистических деспотов.

Лишь восстание порабощенных народных масс против новых поработителей, то есть революция, свергающая власть марксизма, может освободить эти массы от «красного рабства» и дать им нормальную человеческую жизнь. И как бы ни разливалась в мире красная деспотия, революция против нее неизбежна. Ход событий таков. При неблагоприятных моральных, социальных, политических и других условиях, особенно во время войн и в тяжелые послевоенные периоды, в стране накопляется горючий материал, помогающий марксизму обманным путем привлечь на свою сторону часть народных масс, зажечь коммунистический пожар и захватить в свои руки власть. Так было в России в 1917 году, в Китае в 1949–1950 годах и т.д. Но вскоре познается ложь марксистского коммунизма, вскрывается обман коммунистических главарей. Обманутые массы трезвеют и отходят от коммунизма. Но поздно. Западня захлопнута. Разоблаченная коммунистическая власть сильна и продолжает держаться. Однако держится она теперь террором без искренней активной поддержки народных масс. Поддерживает ее лишь аппарат, участвующий в преступлениях власти. В этом ее обреченность. Власть все более обособляется от населения, ее социальное основание утончается. Самый аппарат власти становится все менее надежным. Идут не прекращающиеся чистки аппарата, начиная с его верхов. Это увеличивает число недовольных властью в самом ее аппарате. Растет недовольство и в созданной ею армии. Накопляется горючий материал для освободительной революции. Как мало симпатии к марксистскому коммунизму там, где он уже захватил власть и показал себя, видно из того, с какой неохотой население России, кроме худших карьеристов, вступает в ряды коммунистической партии, а молодежь — в ряды комсомола, несмотря на все привилегии, связанные с вхождением в эти организации, и опасность отказа войти в них. Что в России после 36 лет марксистской власти отталкивание населения от марксистского коммунизма сильнее, чем в странах, лишь недавно захваченных им или еще вовсе не испытавших на себе его власти, видно из того, что в СССР коммунистов в процентном отношении к населению значительно меньше, чем в указанных странах.

С ложью о диктатуре пролетариата связана другая ложь марксизма. Ложь о том социальном рае, который обещал и до сих пор обещает марксизм. Эта ложь не могла не быть ясной уже до проведения марксизма в жизнь такому критическому уму, каким обладал Маркс. Но она была полностью раскрыта неопровержимыми фактами после того, как была осуществлена экономическая и социальная программа марксизма. Проведенная строго в духе Коммунистического Манифеста в первые годы ленинского «военного коммунизма», она, как этого и надо было ожидать, привела не к раю, а к полному краху советского хозяйства, массовому вымиранию людей от голода и угрозе самой советской власти со стороны голодного населения. Марксизм спасся, но спасся, отказавшись на время от последовательного проведения программы Манифеста и дав отбой в виде НЭПа. Далее, однако, с логической неизбежностью произошла ликвидация НЭПа, грозившего развязать опасные для марксизма собственнические инстинкты населения. Удержавшийся марксизм возвращается к проведению программы «построения социализма и перехода к коммунизму». Но это не предотвратило, а усилило обнаружение лжи марксизма. Под флагом социализма и коммунизма произошла, опять-таки с логической неизбежностью, ликвидация в советском хозяйстве и в советской общественной жизни не только коммунизма, но и основных положений самого умеренного социализма. В конечном результате осуществленный марксизм, провозглашенный его творцом как радикальное уничтожение капитализма, привел в жизни неумолимой логикой вещей к самому грубому диктаторскому и эксплуататорскому государственному капитализму. С таким издевательством кучки деспотов над рабочим пролетариатом и пролетаризованным крестьянством, какое и не снилось самым жадным и самым тупым капиталистам.

Такова логика марксизма и фактов, приведенных им в движение. Кто упивается сладостью марксизма и его Коммунистического Манифеста, тот должен принять и миллионы расстрелянных и уморенных голодом при последовательном марксисте Ленине, и следующие миллионы убитых, замученных и сгноенных в концентрационных лагерях Сталина, и ныне далее уничтожаемых их марксистскими преемниками. В том числе принять также тысячи убитых и депортированных немецких, польских, чешских и других рабочих, восставших против коммунистов в 1953 году. Нельзя говорить: я за марксизм, но я против коммунистической диктатуры с ее государственным капитализмом. Ибо вторая есть законное дитя первого, плоть от плоти и кровь от крови его. Здесь нет частичного выбора. Есть лишь «или — или». Или вы марксист — тогда примите ту «свободную и счастливую» жизнь пролетариата, к которой он приведен в странах осуществленного марксизма. Или если отвергаете рабскую жизнь этих стран, тогда имейте достаточно логики, честности и мужества, чтобы отвергнуть учение Маркса как неизбежно ведущее к этому рабству.

Очень часто генеалогию большевизма (Ленина) ведут не от Маркса и Энгельса, а от якобинцев, Бланки, синдикалиста Сореля, а из русских — от Пугачева, Бакунина, Чернышевского, Нечаева, народовольцев, Ткачева. Но якобинцы и бланкисты оказали влияние также на Маркса. Если Маркс расходился с ними, то не в том, что он был против характера предполагаемой им революции, а лишь в том, что не считал их способными произвести революцию. Не был Маркс и против Пугачевского бунта и народовольческого террора. Так, биографы Маркса пишут, что «в 1881 году... Маркс приветствовал покушение русских террористов на царя...»^[22]. В другом месте те же биографы с явным одобрением отмечают, что те из террористов-народовольцев, участвовавших в 1879 и 1880 годах в нескольких неудачных покушениях на жизнь царя, «которым удалось убежать за границу (Лев Гартман, Н.Морозов и др.), были приняты Марксом как друзья». А после убийства Александра II Маркс писал своей дочери Дженни, что террор «был исторически неизбежным способом действия, обсуждать моральность или неморальность которого так же бесполезно, как обсуждать моральность или неморальность землетрясения на Хиосе»^[23]. Бакунин, как революционер, импонировал не только Ленину, но и Марксу, да и Бакунин переводил на русский язык Коммунистический Манифест и должен был переводить первый том «Капитала». Разошелся Маркс с Бакуниным потому, что последний своей несдержанностью и слепым фанатизмом скорее мешал, чем помогал совершению революций. Главным же образом потому, что Бакунин, как анархист, был противником диктатуры пролетариата, проповедуемой Марксом. Но в этом вопросе Ленин был, конечно, на стороне Маркса, а не Бакунина. Точно так же Чернышевский был близок Ленину как революционер и социалист. Но этими своими чертами он был близок и Марксу, который в предисловии ко второму немецкому изданию «Капитала» даже называет его «великим русским ученым и критиком». Однако не народничество Чернышевского, а марксизм Маркса формировал воззрения Ленина и других большевиков. Наконец, что касается Ткачева, то он сам был не только революционером-народником, но еще в большей мере революционером-марксистом, который одним из первых знакомил русских революционеров с учением Маркса в то же время, как это более академически делал доцент Киевского университета Н.Н. Зибер в своей работе о теории ценности и капитала Давида Рикардо, вышедшей в 1871 году. Впрочем, большинство народников, несмотря на их расхождения с марксистами в вопросе о судьбах капитализма в России и ряде других вопросов, были последователями Маркса и в этом смысле марксистами во многих наиболее основных вопросах, например во всей экономической теории К.Маркса. Конечно, Ленин и его большевизм вытекли из многочисленных и очень различных источников, в том числе из особенностей внешних условий и особенностей личного темперамента. Но все же в качестве основного и решающего источника ясно выступает влияние идей К.Маркса. Этого никогда не смогут опровергнуть марксисты, стремящиеся доказать идеологическое алиби Маркса в ужасах проведенного в жизнь марксизма^[24]. В связи с этим они любят ссылаться на слова Маркса, сказанные им как-то Лафаргу по поводу французских марксистов: «Если что несомненно, то это то, что я не марксист». Но эта фраза относилась к небольшим программным расхождениям с геддистами; кроме того, Маркс относился к этим разногласиям с такой нетерпимостью опять-таки потому, что сомневался в пригодности чужих способов для производства революции. Приведи же они к успешной революции, он первый бы приветствовал их.

Что же касается до сих пор весьма распространенного за границей мнения о большевизме как о специфически русском явлении, то в настоящее время, когда марксизм объявился в том же большевистском обличье в целом ряде других европейских и не европейских государств, повторение этого ложного утверждения является явным анахронизмом. К тому же и в России среди многих русских большевиков их первыми вождями и властелинами явились полурусские или совсем не русские.

Нельзя также говорить о каких-то двух Марксах: Марксе — революционере Коммунистического Манифеста, авторе революционной диктатуры пролетариата, и Марксе — эволюционисте «Капитала». Так, например, Вернер Зомбарт говорит в своей вышедшей многими изданиями книге о «Социализме и социальном движении» о том, что у Маркса было два ребенка: один, эволюционный, от законной жены — Эволюции, и другой, революционный, прижитый им с незаконной, но любимой женой — Революцией. Но именно эта вторая была его законной и единственной женой, которой он оставался верным с юных лет до смерти, так же как и своей настоящей жене Дженни. Маркс первый отверг бы такое рассечение его надвое. И он был бы прав, потому что, как мы увидим дальше, экономическая теория и экономическая динамика, изложенные в «Капитале», являются лишь теоретическим фундаментом для той революционной программы, к осуществлению которой зовет Коммунистический Манифест.

В опровержение указанного выше «или–или» часто ссылаются на ряд стран, в которых у власти социалисты, но сохраняется личная и политическая свобода и хозяйственная жизнь течет сравнительно сносно. Но при этом забывают, что:

1) не во всех этих странах у власти марксисты;

2) в этих странах не произведен полный политический и социальный переворот по программе Коммунистического Манифеста; самый социализм проведен лишь частично, преимущественно в виде социальных, а не социалистических реформ, национализация также лишь частично и принцип частной собственности не отменен полностью;

3) в этих странах сохраняют свое влияние значительные другие слои населения, контролирующие, сдерживающие и ограничивающие влияние марксистов.

Стань же последние полными и неограниченными хозяевами этих стран, в них начался бы тот же «dance macabre» марксизма с теми же фазами, которые проделал осуществленный марксизм в России и проделывает их в других захваченных им странах.

К тому же Маркс не проводит резкого различия между социализмом и коммунизмом. Правда, в Коммунистическом Манифесте говорится лишь о захвате пролетариатом всех капиталов и средств производства, но не упоминается о национализации потребительских благ, в чем часто видят различие между социализмом и коммунизмом. Все же Манифест назван «коммунистическим» и говорит о призраке «коммунизма». Точно так же в «Критике Готской программы немецкой социал-демократической партии» Маркс говорит о другом признаке, по которому позднейшие марксисты проводят водораздел между социализмом и коммунизмом. А именно о двух формулах вознаграждения трудящихся за их труд и распределения между ними потребительских благ: «от каждого по его способностям, каждому по его труду» и «от каждого по его способностям, каждому по его потребностям»^[25]. Но для Маркса в этих формулах лежит не различие между социализмом и коммунизмом, а лишь различие между низшей и высшей фазой коммунизма. В «Критике Готской программы» он пишет: «В высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезло порабощенное положение индивидуума, вызванное разделением труда, и вместе с тем исчезла противоположность между ручным и интеллектуальным трудом; после того как труд стал не только средством к жизни, но и первой жизненной потребностью; когда с развитием всех способностей индивидуума соответственно возросли производительные силы и источники общественного богатства стали более изобильными — тогда только ограниченный горизонт капиталистического права может быть полностью превзойден и общество может написать на своих знаменах: “От каждого по его способностям, каждому по его труду!”»^[26]. Как видим, Маркс говорит не о социализме и коммунизме, а лишь о фазах одного и того же коммунизма. Социализм для него только низшая фаза коммунизма, долженствующая перейти к высшей фазе. При этом Маркс связывает этот переход с рядом указанных выше условий, которые, по словам его учеников, уже будто недалеки от своего выполнения в СССР. Но они понимают, как понимал и Маркс, что вторая формула означает не только иное распределение продуктов, но и совершенно иную организацию труда в предприятиях. При распределении «по труду» не порвана прямая связь вознаграждения с выполненным трудом, и это вознаграждение варьирует в зависимости от количества и качества труда. Наоборот, при распределении «по потребностям» такая связь разорвана и вознаграждение, независимо от выполненного труда, или для всех одинаково, или варьирует соответственно признанным потребностям лица или семьи. Стимулировать труд можно, лишь требуя от рабочего выполнения первой половины формулы: «от каждого по его способностям». Поэтому Маркс не торопил с переходом ко второй формуле, и его ученики, попробовав нечто вроде второй формулы в период «военного коммунизма», быстро отказались от нее и не обнаруживают серьезной склонности переходить к ней. Напротив, они ввели «стахановщину», социалистическое соревнование и другие специально марксистские методы эксплуатации труда, не преодолевая «ограниченный горизонт капиталистического права», а сужая и снижая его до самого узкого и низкого «горизонта рабовладельческого бесправия».

Наконец, не существовало для Маркса и того различия между социализмом и коммунизмом, по которому в современной политической борьбе проводится грань между ними и между различными социалистическими партиями, с одной стороны, и коммунистической партией, с другой стороны. Эта грань проводится по признаку организации политической власти. Социализм, согласно программам социалистических партий, должен быть демократичным, с признанием личной и политической свободы, с политическими гарантиями гражданских и политических прав, свободной конкуренцией политических партий и свободно избираемыми правительством и другими государственными органами. Коммунизм «демократичен» лишь на словах, на деле же автократичен и принципиально отвергает указанные свободы. Но для Маркса в этом смысле существовал лишь коммунизм, так как даже тогда, когда