Об авторе
3. Общий философский материализм и исторический материализм (диамат и истмат)
Философской основой марксизма является принятый и проповедуемый Марксом общий философский материализм. При этом материализм, как вообще философия, так же как и другие теоретические части учения Маркса, важны для него не сами по себе, не для нахождения истины, ибо и как философ, и как историк, и как экономист, Маркс является не бесстрастным ученым, ищущим научную истину, а страстным пропагандистом. Философский материализм нужен ему для обоснования исторического материализма, а этот последний вместе с экономической теорией — для пропаганды идеи социальной революции. Вся марксистская теория, начиная с философского материализма, сознательно устремлена на то, чтобы загипнотизировать массы и направить всю их энергию на разрушение несоциалистического и некоммунистического хозяйственного и социального строя. Уже много раз упомянутый нами S.Hook говорит по этому поводу: «Что отличает экономический анализ Маркса от всех других», — это то, что этот анализ ведется им «в интересах практической программы революционной деятельности»[1]. Это справедливо также для философии Маркса и его последователей[2].
Материализм признает первичной и реальной одну материю и ее движение в пространстве и во времени. Все нематериальные, то есть непротяженные и внепространственные, психические явления он сводит к протяженной пространственной материи, считая их продуктом последней. Об этом говорят Маркс и Энгельс, это повторяет Ленин. В согласии со словами Энгельса в его «Анти-Дюринге» Ленин заявляет: «В мире не существует ничего, кроме материи в движении, и материя может двигаться лишь в пространстве и во времени»; «Ощущение, мысль, сознание являются высшими продуктами материи, организованной определенным образом. Это учение материализма вообще и учение Маркса и Энгельса в частности»[3].
В этом учении уже самое понимание материи как непроницаемых материальных частиц, движущихся в пространстве, не отвечает ни понятиям современной физики, ни учениям современной философии. Материя понимается сейчас не как вещество, а как сила или энергия и движение, то есть как динамический процесс.
Далее. Материальный процесс есть лишь одна сторона бытия, представляющая явления, не только протекающие во времени, но и протяженные, пространственные. Помимо нее, существует другая, нематериальная сторона бытия, его внутренняя сторона, представляющая непротяженные, внепространственные явления, протекающие лишь во времени. Эта внутренняя сторона имеется в неразвитой форме уже в самых простых материальных явлениях. Она состоит в заложенной в источнике этих явлений и проявляющейся в них активности, в усилиях и стремлениях (акты притяжения и отталкивания, стремление двигаться в определенном направлении), без которых оставались бы непонятными самые простые материальные явления. Эта элементарная активность уже аналогична психическим волевым актам, почему профессор Н.О. Лосский называет неразвитую внутреннюю сторону простых материальных процессов «психоидной» и самые эти процессы признает внешне материальными, а внутренне психоидными[4]. В своей развитой форме внутренняя сторона бытия представляет «психические» явления. Два ряда явлений — внешние материальные и внутренние психические — качественно различны. Первые явления — протяженны, вторые — непротяжестранственны и протекают лишь во времени. Это, как говорит Лосский, «два резко различных, своеобразных типа бытия»[5]. Поэтому они не сводимы друг на друга, в этом смысле оба первичны, и психическая жизнь не может быть «продуктом» материи[6]. Но эти два ряда явлений не только параллельны, а связаны друг с другом. Они связаны между собою взаимодействием или, вернее, «взаимоопределением», так как и те и другие вытекают из одного общего источника, который содержит в себе и спаивает в одно целое и физическое, и психическое начало и определяет как материальные, так и соответственные психические явления.
Из этого видно, как груб и ошибочен материализм. «Материализм, — говорит профессор Лосский, — есть мировоззрение, стоящее на очень низкой ступени философской культуры»[7]. Его привлекательность объясняется прежде всего тем, что он до крайности упрощает понимание мира и благодаря этому легко усваивается поверхностным, невдумчивым умом. Далее многих сбивает то, что все психическое сопровождается теми или иными физическими явлениями, имеет свою телесную оболочку. Кроме того, материальное более доступно наблюдению и эксперименту, чем психические (душевные и духовные) процессы. Поэтому так много материалистов среди естествоиспытателей, врачей, техников. Но, отвергнутый наиболее крупными философами, материализм все более оставляется самыми талантливыми представителями современного естествознания. Все яснее вскрывается его истинная природа как крайне грубого и реакционного философского учения.
Сторонники материализма, однако, часто ссылаются как на неопровержимое доказательство первичности материи и вторичности духа и сознания на следующий, по их мнению, ошеломляющий факт. Каждому, говорят они, известно, что если уничтожить и даже только повредить мозг, то сознание прекращает свое бытие, а уничтожение сознания — смерть или глубокий обморок — не уничтожает материи мозга. Но если первая половина этого утверждения верна, то вторая половина его противоречит именно фактам, хорошо известным всем. Верно, что каждое разрушение мозга сопровождается разрушением сознания и травма мозга — травмой психики. Но так же верно, что не только уничтожение сознания вследствие смерти человека сопровождается разрушением деятельности мозга, но и чистопсихическая травма сопровождается соответственной травмой мозга и нарушением его деятельности. Вот пример, один из бесчисленного множества. Здоровый до того человек, со здоровым мозгом, получает телеграмму о смерти очень близкого ему человека и под влиянием этой телеграммы (не ее «материи», то есть «черных крючков и кружков на белом листе», а ее содержания, то есть «душевно-духовного смысла»[8]) впадает в такое тяжелое состояние, что приглашенный врач устанавливает серьезное мозговое заболевание вследствие психического шока. Здесь психическая травма сопровождается физическим, иногда неизлечимым заболеванием мозга. Это резкий случай. А ежедневно происходят тысячи менее резких воздействий психики, духа, на материю, то есть на наше тело. Это хорошо знает и старая, и новая медицина, широко пользующаяся влиянием психики на течение болезней. Но и вообще «наша воля, наше хотение влияет на механические процессы в нашем теле: я захотел повернуться вправо и действительно повернулся вправо»[9].
Дух поэтому не менее первичен, чем материя, и между этими двумя сторонами бытия существует тесная взаимная связь. Неправ, следовательно, материализм, когда говорит: материя и ее движение есть все. Но неправ и спиритуализм или панпсихизм, когда говорит: дух есть все. Мир столь же духовен, как и материален. С этим падает философский материализм, и все выводы, построенные на нем, все попытки свести все на материю и все вывести из нее. Ошибочность этих попыток выступает тем ярче, чем выше и сложнее по своей структуре данные явления. Даже простого дома нельзя свести на камень, доски и гвозди, а надо привлечь «идею» архитектора. Хотя, говорит профессор Лосский, книги нельзя напечатать без типографского станка, но без привлечения «идеи» автора нельзя из одной работы типографского станка получить духовного содержания книги. Еще менее возможно свести на одну материю такие явления, как общественная и политическая жизнь, наука, искусство, мораль и религия. На этих явлениях особенно сказывается влияние человеческого духа, и потому особенно ложны и жалки попытки материализма сводить их на материю и выводить их из нее.
Под ударами критики Энгельс и позднейшие марксисты стали утверждать, что эта критика относится к механическому материализму Гоббса, Гольдбаха, Бюхнера и Молешотта, который они называют вульгарным. Желая смягчить очевидную ошибочность своего материализма и сделать его менее вульгарным, марксисты пытаются придать ему вид нового культурного достижения, связав его с именем Гегеля и его диалектикой. Поэтому в противоположность механическому материализму они называют свой материализм «диалектическим материализмом» (диамат).
Диалектический материализм прежде всего объявляет материей «всю полноту бытия», «всю объективную реальность», как говорит Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», или все, «что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение; материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении», как говорит Быховский в «Очерке философии диалектического материализма» (1930), или просто «материя есть все существующее», как говорит Деборин в статье «Гегель и диалектический материализм» (1929).
Далее эти же авторы отмечают, что в то время, как механический материализм подчеркивает неизменность, для диалектического материализма все представляет поток изменяющегося, и изменяющегося не в форме циклического повторения явлений, а в форме спирального их развития. При этом под изменением он понимает не только механическое передвижение материи в пространстве, а всякое «изменение вообще», в том числе качественное изменение и переход количества в качество.
Кроме того, диалектический материализм не отрицает того, что сознание, идеи и нематериальная сторона жизни, будучи «продуктом» материи, могут затем в свою очередь влиять на их материальную основу. Для того чтобы сделать возможным такое влияние друг на друга качественно различных сторон жизни — материальной на нематериальную и нематериальной на материальную, — он даже наделяет материю способностью к чему-то родственному «ощущениям». При этом Быховский признает такую способность только за высшей, организованной материей, а Ленин также за низшей, неорганизованной материей.
Что же получается в результате всех этих поправок, вносимых в материализм «диалектическим материализмом»?
Если материя есть «все существующее» и «все вызывающее ощущение», то под это всеобъемлющее понятие материи подпадает и психическая жизнь. Но тогда на каком основании все это называется материей?
Вместе с тем тогда психическая жизнь, становясь частью материи, становится столь же первичной, как и материя. И если «изменение» есть всякое «изменение вообще», то есть также всякое качественное изменение, то первичными являются и изменения, происходящие в психической сфере. Если, кроме того, материя наделяется способностью к тому, что родственно психическому ощущению, то и сама материя в узком смысле этого слова теряет чисто материальный характер и приобретает характер «психоидный».
Как видим, после попыток спасти материализм при помощи изложенного выше «диалектического материализма» от него осталось лишь название «материализма». Ясно поэтому, что материализм или остается материализмом и тогда он механичен и «вульгарен», или, если он желает быть невульгарным и приблизиться к пониманию бытия, он перестает быть материализмом. Прибавление эпитета «диалектический» дела не меняет. К тому же, как мы увидим дальше, марксизм извращает понятие и роль диалектики и только при помощи такого извращения придает ходу всех материальных явлений и всем общественным изменениям видимость исключительно диалектического процесса.
Духовная сторона жизни связана с ее материальной стороной, но все же остается нематериальной. Поэтому она не подчинена непосредственно тому закону материальной причинности, которому подчинено все материальное. Она имеет свою особую причинность и закономерность, будучи определяема главным образом теми целями, которые ставит себе человек под влиянием того, что он считает желательным, ценным и должным. Многое в этих целях и еще более в выборе средств для их достижения в свою очередь связано с материальной средой, окружающей человека, и с его собственной материальной природой. Но человеческий дух лишь частично связан с материальным миром. Так, человек подчинен материальной причинности как физическое, химическое и биологическое существо. Но при всем том он является свободным духовным существом в своих наиболее существенных проявлениях, а именно: в своих волевых актах, то есть в принятии решений; в своей мысли, то есть в воззрениях и убеждениях; в своих чувствах, то есть в любви, привязанностях или отталкиваниях; в своем творческом воображении, то есть в технических, художественных и других замыслах, и, следовательно, в своей сознательной деятельности. При этом между «плотью» и «духом» человека может быть гармония, но возможна и борьба, в которой дух либо оказывается побежденным, либо, наоборот, побеждает. Пред лицом этой сложной «двусторонности» жизни, и притом в самых важных и ответственных ее проявлениях, совершенно беспомощен материализм, для которого все определяет материя.
Последовательный материализм не может признать этой равносильной первичности духа, воли и сознания. Для него духовная жизнь всегда вторична и производна от материи. Для него «бытие», то есть материя, всегда в конечном счете определяет сознание. Если Маркс и Энгельс не могли отрицать того, что право, наука и другие проявления человеческого сознания, в свою очередь, оказывают влияние на материальную сторону жизни, то это не меняет дела, так как все это, по их мнению, опять-таки есть продукт материальных условий и, следовательно, лишено самостоятельного характера. Между тем сама материальная жизнь людей, ее техника, орудия и организация являются в значительной мере продуктом самостоятельного творческого духа, изменяющего материю и пользующегося ее силами для своих целей[10]. Кроме того, помимо материальных потребностей, столь же первичны в человеке душевные и духовные потребности: знания, красоты, любви и справедливости, творчества, свободы. Под влиянием всего комплекса своих потребностей, а не одних материальных строят люди свою материальную и нематериальную, индивидуальную и общественную жизнь в рамках и в меру материальных и нематериальных возможностей.
Забывая о своем материализме там, где он мешал ему как основателю революционного марксизма, Маркс сам признает возможность самостоятельного воздействия сознания на бытие. Так, он считал, что знание законов социального развития «может сократить и смягчить болезненный процесс родов» нового социального строя. Но если «процесс родов» определяется материальным бытием, то как можно влиять на него психическими средствами и как можно вообще «звать» пролетариат к революционному действию как к «волевому» акту? А между тем именно Маркс призвал к нему пролетариат и последователи Маркса продолжают призывать его, не полагаясь на действие одних материальных условий.
Понимая, следовательно, ошибочность материализма, марксизм все же сделал его своей философской базой и держится его, так как считает его и выводы из него удобным идейным средством для революционной пропаганды. Сводя все к материальному и этим поощряя самые грубые материальные инстинкты народных масс, он рассчитывал, успел и рассчитывает дальше обмануть эти массы и захватить их в свои руки. Особенно важен материализм для марксизма еще потому, что это учение тесно связано с атеизмом. Ненависть же к религии, и прежде всего к религии христианской, является одной из основных черт марксизма.
Но ни понять всей жизни вообще и всей природы людей, ни создать отвечающих их природе условий жизни марксизм, опираясь на ложный материализм, не в силах. Он может временно и даже довольно долго торжествовать, может временно захватывать новые страны. Но он не в состоянии окончательно убить свободного человеческого духа с его исконным стремлением к свободе и высшим ценностям. Философская ложь материализма неизбежно раньше или позже приводит к самопожиранию материалистических деспотов и бунту человеческой природы против марксистского порабощения. «И тот рычаг, — пишет профессор Б.Петров[11], — который осуществит этот переворот, есть самый мощный, неискоренимый... инстинкт свободы, свойственный всякому дыханию жизни. Павлов называет его “врожденным рефлексом” всякого живого существа. Пойманная птица и пойманное насекомое делает все движения и все усилия, направленные к освобождению. Никогда не забывает о свободе и человек, пойманный и скованный...»
Но марксистский материализм не только материалистичен, он, кроме того, «диалектичен». Он соединяет материализм с диалектикой. Рассмотрим эту сторону философии К.Маркса.
Что такое диалектика?
Первоначально, у греческих философов, она означала «искусство спора» (dialectos — разговор, дебаты, спор; от dia — между и lego — говорю), то есть была особым способом обсуждения. В этом первоначальном смысле диалектика не была ни методом исследования, ни методом доказательства, а методом контроверзы и спора[12]. Методом обсуждения была она и у Сократа и частью логики у Аристотеля. Для Платона она была методом мышления, а именно мышления при помощи рассмотрения конфликта идей и разрешения этого конфликта в гармонию. Но для него идеи были идеальным бытием, так что в его диалектике уже есть некоторый элемент конфликтности бытия. В средине века диалектика входила в знаменитое trivium (три части) образования: грамматика, риторика и диалектика; последняя обозначала науку о ведении спора. В Новое время у Канта диалектика есть часть логики, которую он делит на аналитику и диалектику. Последняя содержит не аналитические (формальные), а синтетические суждения (о существе предметов). Эти суждения диалектичны, так как могут противоречить друг другу и вызывать спор. Однако все это диалектика идей (в смысле наших суждений о предметах); диалектику, то есть конфликтность, бытия Кант совсем не был склонен ни подчеркивать, ни заострять.
Для Гегеля диалектика также в первую очередь умственный процесс, конфликт, возникающий при обсуждении предмета. И задачей диалектического мышления является разрешение этого конфликта и примирение противоречия в высшем единстве. Однако для Гегеля больше, чем для Платона, диалектика есть не только особая форма мышления, но, кроме того, диалектическое, то есть конфликтное, развитие самого бытия.
И вот диалектику в этом последнем смысле, то есть как «диалектику бытия», взял у Гегеля, и особенно у левого гегельянца Фейербаха, Маркс. У Гегеля он заимствовал как дедуктивный метод мышления, так и «диалектический» взгляд на события. Согласно этому взгляду, все социальное развитие происходит в форме последовательной смены членов знаменитой триады: тезиса, антитезиса и синтеза. Всякое состояние (тезис) несет в себе зародыши своего отрицания (антитезис), после чего наступает разрешение противоречия (синтез). У Маркса эта гегельянская идея выражается в форме триады: докапиталистический строй — капитализм — социализм или коммунизм. При этом у Маркса и его учеников эта «диалектика истории» почему-то кончается на торжестве коммунизма, хотя она не может не работать дальше и коммунизм должен быть лишь новым тезисом, чреватым зародышами своего антитезиса.
Желая уберечься от этой дальнейшей работы «диалектики истории», Сталин и другие марксисты (см. сборник «Вопросы диалектического материализма». М.: Изд-во Академии наук СССР, 1951) вводят различие между неизбежно приводящими к революции «антагонистическими» противоречиями капиталистического строя («буржуазия» — «пролетариат») и «неантагонистическими» противоречиями внутри советского общества (например, между городским населением и крестьянством), которые вовсе не должны приводить к революции и свержению советского строя. Марксисты только при этом умалчивают о том, что ни при каком капитализме не было и нет такого глубокого и непримиримого, ужасами фактов взращенного и к революции зовущего антагонизма, какой существует в СССР и других захваченных коммунистами странах и повсеместно заостряется далее между коммунистической властью и порабощенными ею народными массами.
Итак, основой философии истории Маркса является философия истории Гегеля.
Однако между философией истории Гегеля и Маркса существует коренное различие. Оно вытекает из того, что Гегель был представителем идеалистической философии, Маркс же является материалистом. Поэтому, опираясь на Гегеля, он выступил злейшим критиком его идеалистического понимания истории. Для Гегеля диалектическое развитие бытия было проявлением развертывания мирового разума, абсолютной идеи или абсолютного духа. Таким образом, это все-таки была диалектика идей. У Маркса же диалектика совершенно перестает быть диалектикой идей, а становится исключительно диалектикой исторического бытия. Но и в этом бытии для него первичны материальные условия жизни, развитие производительных сил и производственные отношения, то есть экономическая структура общества. Все идейное — культура, право, политический строй, наука, мораль и религия — это лишь «надстройка» над материальной, экономической базой. Вот почему со свойственной ему резкостью он говорит, что Гегель стоял на голове, а он поставил его на ноги. «Для Гегеля, — замечает Маркс в предисловии ко второму изданию первого тома «Капитала», — процесс мышления (идея) является Демиургом (бог-создатель у Платона. — А.Б.) реального мира, и реальный мир есть лишь внешняя феноменальная форма “идеи”. Для меня же, наоборот, идейное есть не что иное, как материальный мир, отображенный в человеческом уме, превращенный в формы мысли». Это и есть так называемый «исторический материализм» (истмат) или исторический экономизм, утверждающий, что историю, цивилизацию и культуру определяет хозяйство.
Вместе с тем в целях революционной пропаганды Маркс преувеличивает «диалектичность», то есть конфликтность, истории. На самом же деле даже в мире идей не все диалектично. Так, наука отнюдь не всегда развивается путем «диалога» ученых, противоречащих друг другу и спорящих друг с другом. Развитие ее идет также без противоречий в форме простого согласного движения вперед. Если системы Птолемея и Коперника или теория истечения и волнообразная теория света «диалектичны», то Периодическая система элементов Менделеева не представляет никакой диалектики. Здесь просто один ученый продолжает работу других. История науки знает тысячи примеров такого мирного бесконфликтного прогресса.
Еще ошибочнее утверждение, что все бытие и вся история человеческого общества развертываются «диалектически», то есть в форме противоречий и конфликтов, их обострения и последующего разрешения. В разнообразии мира далеко не все различия представляют отрицание одного другим и не все изменения противоречивы и конфликтны. Между ними отнюдь не всегда происходит борьба. Кроме борьбы, существуют согласие, солидарность и взаимопомощь. Это давно отмечено и подчеркнуто многочисленными легендами, пророками и авторами — начиная с басни о Менении Агриппе, апостола Павла, экономистов-гармонистов (француза Frédéric Bastiat и американца Henry Carey), позитивиста Augusfe Comte’a, до французских солидаристов (Léon Bourgeois, С.Bouglé, Ch. Gide), русского анархиста князя П.Кропоткина, историка и социолога М.М. Ковалевского и нового течения русского «солидаризма». Без гармонии и солидарности интересов невозможно было бы разрешение возникающих противоречий, которые, обостряясь, приводили бы к гибели борющихся. Поэтому ложно утверждение Коммунистического Манифеста и последующего марксизма, что вся история есть история борьбы классов. История есть, кроме того, история солидарности и сотрудничества классов. И даже больше. В истории «гармонические взаимодействия перевешивают, ибо иначе история давно бы кончилась общей гибелью борющихся классов»[13]. Бывали эпохи, когда классовая борьба резко обострялась и это действительно влекло за собою общую гибель борющихся. Усиленная пропаганда марксистской идеи о борьбе классов искусственно обостряет эту борьбу в настоящий исторический период, и это также грозит миру гибелью. Но из-за этого нельзя всю философию истории строить на идее о борьбе классов. Если в странах, не испытавших еще марксизма, но заливаемых его ложной пропагандой, борьба классов заостряется, то в странах, узнавших подлинное лицо марксизма, зреет не только сознание зла классовой борьбы, но и непосредственное чувство отталкивания от нее. Растет чувство солидарности всех классов в их отвращении к пропагандистам классовой борьбы и жажда увидеть конец их власти. Вероятно, именно это чувство солидарности классов, гибнущих от ужасов классовой злобы и жаждущих согласной жизни всех классов общества, явится одним из спасителей мира, подведенного идеей классовой борьбы к краю пропасти.
Ошибочным оказалось и обещание Маркса создать после победы пролетариата над буржуазией бесклассовое общество. Уничтожив «буржуазию» и пролетаризовав все население, марксизм лишь создал новый класс «коммунистов», ведущий жестокую борьбу со всеми угнетенными классами подвластных ему народов. Между тем в нормальном некоммунистическом, развитом и дифференцированном обществе не два враждебных класса — пролетариата и буржуазии, — а целый спектр классов, профессий и групп. И при нормальных условиях между ними существует не только столкновение и борьба, а также общность интересов и мирное сотрудничество.
Но главная ошибка исторического материализма состоит в сведении всей истории к экономике. Сложилось это материалистическое понимание истории у Маркса уже в 1844 году, в его критической работе о философии права Гегеля, и ясно изложено в «Критике политической экономии». Много внимания уделяет этому учению Энгельс. «Конечные причины всех общественных перемен и политических превращений, — пишет Энгельс, — надо искать не в головах людей, не в растущем проникновении мысли, и не в вечной истине или справедливости, а в изменениях способов производства и обмена... в экономике соответственной эпохи». Согласно этому учению, все развитие социальной жизни и вся человеческая культура зависят не от мысли, чувств и сознательной воли людей, а совершаются с необходимостью законов природы под исключительным влиянием неумолимой смены производственных отношений. Меняются эти отношения, и изменяется все остальное: весь склад культуры, научные, этические и религиозные воззрения.
Поскольку это учение отмечает значение и роль материального и экономического фактора в жизни людей и творимой ими истории, оно, конечно, правильно. Хозяйственные условия и хозяйственное положение народных масс, бесспорно, являются одним из важнейших факторов исторического процесса. Ошибка старой исторической науки состояла в недостаточном изучении и учете этого фактора. Но эта ошибка давно сознана и без марксистской исключительной односторонности исправлена историками. Многих «буржуазных» современных историков можно даже скорее упрекнуть в переоценке, чем в недооценке роли экономики в истории.
Но ложь исторического материализма состоит как раз в его намеренной исключительной односторонности. Ибо первичные факторы истории не только материальны, но и духовны.
Прежде всего, сама хозяйственная жизнь дуалистична, то есть не только материальна, но содержит в себе также психические элементы и складывается под влиянием психических и духовных сил человека. Хозяйственная деятельность есть психоматериальный процесс. У нее исходная точка — психична (ощущение потребностей), средина — материальна (материальные блага) и конечный результат — опять психичен (чувство удовлетворенности от удовлетворения потребностей). Даже самые элементарные материальные потребности, из которых вырастает хозяйственная деятельность, содержат в себе психические и духовные элементы. Человек хочет иметь пищу, жилье и одежду, отвечающие его вкусам; стремится добыть хозяйственные блага для семьи, которую любит; привязан к своему дому, полю, к своей профессии. Но хотеть, стремиться, любить и испытывать привязанность — это психические и духовные явления. Кроме того, помимо материальных, существует, как мы уже указывали, много весьма интенсивных нематериальных потребностей. Наконец, так называемые «производственные отношения» являются результатом целесообразно направленной воли человека. Решающую роль играет в них, кроме физического труда, умственное творчество человека: создаваемые его умом орудия, технические завоевания, то есть завоевания его духа, и идеи, под влиянием которых люди создают и изменяют характер производства, транспорта, обмена и распределения, то есть всю общественную организацию хозяйства. Исторический материализм приводит, таким образом, к логическому противоречию и вращается в порочном круге: он выводит идеи из производственных отношений, а эти последние сами оказываются в самой существенной своей части результатом идей.
Если многое в истории происходило под влиянием экономических условий, то не менее значительные события совершались под влиянием религиозных движений, национальных чувств и политического стремления к властвованию. История — результат не только внешней природы и материальной природы человека, но и духовного творчества людей, наделенных сознанием и волей. Этой своей стороной она духовна. Схема Маркса сознательно и грубо извращает сложный и многогранный исторический процесс. И для того, кто свободен от гипноза этого извращения, ясно, что построенный на нем марксизм может разрушать, но не может создать социальных отношений, которые отвечали бы как материальным потребностям людей, так и их нематериальным стремлениям, столь же глубоким, сильным и первичным, как и материальные потребности.
Во всяком случае, нельзя понять и объяснить всего богатства и разнообразия исторической действительности, всех индивидуальных и массовых движений, исходя из одного, хотя и важного, условия, то есть из хозяйства[14].
Марксизм, конечно, не может отрицать других, кроме материальной, сторон исторической жизни. Но для него экономика — первична, а духовная жизнь — вторична. Экономика — это фундамент (Unterbau), а политика, право, духовные процессы, в том числе наука, философия и религия, — это лишь производная надстройка (Oberbau). Так, Энгельс в письме от 21 сентября 1890 года к J.Bloch’у пишет: «Согласно материалистическому пониманию истории, моментом, играющим в конечной инстанции определяющую роль в истории, является производство и воспроизводство действительной жизни. Большего ни Маркс, ни я никогда не утверждали. Если же кто-либо переворачивает это в том смысле, что экономический момент есть единственный определяющий фактор, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, абсурдную фразу. Экономическое положение есть основание, но различные моменты надстройки — конституции, установленные после выигранной
- Комментарии