Огонь традиций и пепел «реформаторов»

Традиция — не поклонение пеплу, это передача огня.
Густав Малер

В продолжение разговора на сайте и в газете «Российский писатель» о том, нужна ли и сегодня «канва и сталь» наших традиций молодым писателям...

«Человек человеку волк», — изрек небезызвестный идеолог капитализма англичанин-материалист Гоббс. «Человек человеку бревно», — сказал, умирая молодым, завзятый революционный демократ и критик Н.А. Добролюбов. И оба афоризма, «афористические метафоры», суть переложения совершенно иной этико-религиозной концепции, которая, по Л.Фейербаху, в подлиннике звучит так: «Человек человеку Бог» — «Homo homini Deus est».

Сегодня трудно поверить, что сей ученый-англичанин был едва ли не единственным образцом и учителем одному из основателей марксизма-ленинизма — Ф.Энгельсу. Идеологи марксистско-ленинской философии, вдалбливавшие в наши головы многие десятилетия тезисы, как бы не заметили смысла изречения Л.Фейербаха, показавшего в иной категории, вне суммы общечеловеческих ценностей, саму суть человека и смысл существования его вне капиталистического или социалистического государственного устройства. Его идеи назвали «концом немецкой философии», постарались забыть, замолчать. Ленинская, троцкистская диалектика — «диалектика топора» — провозгласила главным — борьбу за «мировую революцию». Явное предпочтение Гоббса Фейербаху говорит о многом. (Взмах невиданного «топора», который ударил безжалостно и залил кровью многострадальную Россию)... «Человек человеку дьявол», — напоминают дымы нацистских концлагерей.

И в России «новая власть» троцких (от семнадцатого года), на две трети нерусская, навязывала свои нормы, свои законы и свою литературу — большинству. Потчевала своим искусством, своим пониманием действительности, своими, изобретенными законами. Писатели, философы, священники «Руси уходящей» (по образу известной картины Павла Корина) уезжали, убывали к иным берегам на кораблях и пароходах, депортировались или принуждены были уходить, спасая жизнь и семьи под угрозой неминуемой гибели. Многие и многие вынужденно и с прискорбием оставили Родину, увезли с собой мудрость, знания, опыт и... пожизненную печаль как горсть русской земли, как ладанку — память о той России, которую не выхолостить из сердца до конца жизни.

Едва ли не каждый большой писатель оставил свои свидетельства, «сравнительные» воспоминания и впечатления: И.Бунин, В.Набоков, И.Шмелёв, Б.Зайцев, О.Волков... «Реквием» (таково второе название картины П.Корина) звучал им вослед поистине трагически, моцартиански. Какова же была сила «новой власти» — власти разрушителей, революционеров-радикалов с 1918 года и до прихода к власти И.В. Сталина? Вот об этом у самого Сталина: «Если мир находится в непрерывном движении и развитии... значит, капиталистический строй можно заменить социалистическим». Как видим, Иосиф Виссарионович по-своему умел переоценить историю и, как теперь понимаем, имел полное право сказать так, потому что поистине то грандиозное строительство, которое начинал он, стало, бесспорно, величайшим. Возгонка вверх по вертикали во всех сферах и отраслях: в науке, в культуре, в промышленности, в строительстве, в вооружении Красной армии — все состоялось именно при нем. По велению же радикал-большевиков исполнители их воли даже и саму философию, а вслед за тем и все искусства, и литературу постарались пристегнуть к политике. И отчетливо видим мы только сегодня в полной мере и смысл, и цель тех новых реформ и той «новой» литературы (времен тех еще реформаторов). В литературе — примеры: не только М.Светлов, радовавшийся расстрелам в ночи, сравнивавший звук стрельбы в казематах НКВД (рядом с которыми жил) со звуком клавиш своей пишущей машинки «боевой “Ундервуд”». Это не только Э.Багрицкий, с жаром писавший вирши о насильниках в «кожаных куртках» и сатанинском неприятии им самим «крестильных крестиков». И не только открытый богоборец и кощунник И.Бабель — это и весь цикл «Смена вех» (сборник публицистических статей радикального содержания, вышедший в 1921 году в Праге не без участия Троцкого с попыткой переосмыслить роль российской интеллигенции в новых политико-экономических условиях).

Кощунство, неверие, напускной «шарм» и цинизм «нового человека», которому все позволено, с ненавистью к русской крови самой, с ненавистью к русской классике — все было слишком явно, чтобы этого не замечать. Не оттого ли проливалось столько крови, не с попущения ли разрушителей России? И не по причине ли влияния на образ мыслей разорительных тенденций радикалов-троцкистов того времени (перечисленных) и многих иных «поэтов-прозаиков», драматургов и критиков-демагогов?.. Десятки миллионов судеб было порушено и покалечено. Разделение границ миропонимания и ненависти непримиримо прошло по сердцам и душам («Тихий Дон» М.Шолохова). Строительство и восстановление былого величия России (СССР), как мы знаем из истории (переписать которую так и не удалось ни Соросу, ни завзятым переписчикам-историкам с Запада — «нордистам»), начнется именно с возвращения традиций, и сделает это именно И.В. Сталин (и победа 1945 года, и возрождение страны во всех сферах продолжится именно при И.В. Сталине).

И М.П. Лобанов, и В.В. Кожинов считали, что в русской литературе ХХ века, советского периода, необходимо видеть прежде всего продолжение великой русской литературы XIX века и предшествующих веков, а не мерить ее узкими политико-идеологическими мерками. Сегодня же произошло прямолинейное «перевертывание» интернационалистских догм, шаткость и «шараханье» от прежней, коммунистической точки зрения к прямо противоположной. В этой связи уместно вспомнить отмеченную, подтвержденную временем статью М.П. Лобанова «“Тихий Дон” и русская классика» (70-е годы). В статье обращается внимание прежде всего на сам факт выхода в свет в 1928 году такого произведения, как первая книга «Тихого Дона» Шолохова. Выход ее знаменательно совпал со столетием от даты рождения Л.Н. Толстого. Сама годовщина стала предметом литературно-критической борьбы. Раздавались голоса в духе рапповского отрицания прошлой культуры о «контрреволюционности» автора «Анны Карениной» и «Войны и мира», предлагалось даже не отмечать юбилей вовсе. Это была линия на то, чтобы строить новую культуру на пустом месте, прервать связь с традициями классической литературы. Но уже сам этот факт выхода в свет первой книги романа «Тихий Дон» убедительнее всяких теоретизирований свидетельствовал, что связь существует, что великое творение возможно только в этой преемственности. По силе изобразительности, лепке характеров, по жизненной мощи картин, по глубине человечности, по народности языка книга молодого автора утверждала на новом историческом этапе высокие идейно-эстетические критерии великой русской литературы.

В «Тихом Доне» Григорий Мелехов говорит: «...запутали нас ученые люди». По признанию самого Лобанова, в той статье он показал, как за «умственные искания», бесконечные «обновления» (от каратаевщины до масонства) Пьера Безухова люди расплачиваются уже не болтовней, а кровавой рубкой на полях Гражданской войны: например — казак Мелехов, человек «серединного народа». По словам крупнейшего русского критика, в судьбе Григория Мелехова выразился опыт народа как исторического заложника умственных спекуляций, идеологических «обновлений», безответственности так называемой интеллигенции.

Характерно, что статья выдающегося русского критика М.П. Лобанова «“Тихий Дон” и русская классика», написанная еще в начале 70-х, вышла в свет лишь в конце 70-х годов в его книге «Надежда исканий» (М.: Современник, 1978). Позже статья «“Тихий Дон” и русская классика» вошла в книгу: Лобанов М.П. Тысячелетнее русское слово: Духовное и светское: Учебное пособие по истории русской литературы XI–XX вв. М.: Изд-во Литературного института имени А.М. Горького, 2005). Кстати, как бессменный (в течение полувека) руководитель творческого семинара прозы в Литинституте, Лобанов так отвечал нам, своим «семинаристам», на вопрос о «феномене» «советская литература». По его словам, здесь можно, пожалуй, говорить о русской литературе советского периода. Михаил Петрович считал, что в 20-е годы (с их преимущественно «новаторской», антинациональной литературой) русскую литературу представляли такие художники, как Есенин, Шолохов, Платонов, Серафимович, Неверов, Булгаков и др. В «литературном процессе» 30, 40, 50-х годов, за исключением некоторых книг о войне, «Русского леса» Леонова, преобладала, по Лобанову, литература нивелированного, без национальных красок, «стиля». С появлением «деревенской прозы» (начало 60-х годов) литература была обогащена заметной долей фермента «русского художественного мышления» (с акцентом на язык и народный характер).

Можно продолжить разговор, вспомнив судьбы многих коренных русских писателей, которые не раз становились заложниками «экспериментов» радикально настроенных «интеллигентов-умников», старых и новых нигилистов-западников, марксистов-ультраинтернационалистов с их вечно рапповским отрицанием русской истории и культуры, всего созидательного в ней. С отрицанием, по сути, самой самобытности России как особой, неповторимой, великой цивилизации. Мы отчетливо видим, что крепкая, самородная, в рамках традиций русская литература, публикации книг и журналов в этом русле — точный признак государственного строительства и одновременно показатель благополучия и верного пути всего народа. Революции, радикализм, «оттепели» и «перестройки», все прочие сломы и перегибы разрушительны, гибельны и для искусств (в том числе). И намеренно устроенные перевороты — суть, основа троцкизма. Судить о болезни или выздоровлении государства можно, внимательно читая литературу. Богоборчество, грех и грязь в так называемом искусстве слова свидетельствуют все о том же: мы все еще не строим, а разрушаем, проедаем и продаем, транжирим порученное наследство. Положение подлинно русского писателя-традиционалиста сегодня весьма незавидно...

Вполне очевидно, что властители, чтобы оправдать свои политические амбиции, способны не только на насилие, они же способны и отыскать, принять и оправдать какую угодно (выгодную им в некий промежуток времени) доктрину, которая утверждала бы и закрепляла бы ее, власти, действия. Но возврат к вере, к Богу, к традиции не только необходим, но и неминуем.

Об этом, в частности, говорит в одной из своих статей и В.В. Кожинов, отмечая, что в течение нескольких десятилетий господствовала точка зрения, согласно которой в русской литературе ХХ века наиболее важны и значительны те писатели, которые так или иначе близки революции и порожденной ею советской власти, между тем как «антиреволюционные» и «антисоветские» писатели обречены на, так сказать, «второсортность» и неизбежное оскудение их талантов. В последние же годы господствует прямо противоположное решение вопроса: наиболее ценные-де как раз «антисоветские» писатели. Кожинов констатирует, что уже сам по себе свершившийся за последние годы переход от прежней точки зрения к прямо противоположной есть нечто заведомо несостоятельное (Учебное пособие для 11 класса «Русская литература ХХ века» (М., 1999. Сост. И.И. Стрелкова. Под ред. В.В. Кожинова), к удивлению, не получившее в свое время грифа Минобразования, изданное тиражом только 5000 экз.). Не случайны (в связи со сказанным выше) и раздумья Михаила Пришвина, который не ушел в эмиграцию, но вместе с тем долгое время негативно оценивал все «советское» и «коммунистическое», — пометки в его дневнике (запись 18 июля 1930 года), которые он не обнародовал. Пришвин писал: «...с высоты ценностей, из которых складывается творческая жизнь, — я стараюсь разглядеть путь коммунизма... потому что если даже коммунизм есть организация зла, то есть же где-то, наверно, в этом зле проток и к добру...»

Революция и разруха — синонимы во всех сферах жизни, тем более в культуре, в литературе. Они многомерны и пагубны, погибельны: «Философы лишь различным образом объясняют мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 3. С. 4). Такой «гениальный зародыш нового мировоззрения» все тех же «Тезисов о Фейербахе» годится к любой политической порке, придется по нраву любой власти, смотря по тому, чем этот «зародыш» кормить. В тезисах две неразрешимые задачи, которые кажутся актуальными и теперь: задача объяснить мир, задача изменить мир — как оправдание, попытка обелить политику, в том числе и самую нелепую, и власть (особенно троцкистскую, карательную, эту «науку» насилия). Понятно, что карательная функция для власти подлинно народной, ответственной нехарактерна. Речь идет о большевиках-радикалах, о радикальном революционном движении.

Писателю едва ли не всегда остается или подчиняться и следовать в фарватере власти, или... (Выбор для художника невелик: или обслуживать власть, сгибать спину под железное ярмо «новой власти», революционной, с «новыми», иными авторитетами, либо подниматься над схваткой и писать то, что органически присуще именно тебе, и никому больше. Но, по небходимости, и знать, и всегда помнить, что риск не мал, и если мысли писателя не стыкуются с расхожими или навязанными властителями идеями, риск может быть даже смертелен).

Русский писатель живет нескладно, голодно, рискованно, бито и разбито, но, к осмыслению «под занавес», в итоге жизнь его превращается в стройную и достойную песню. Таковы критики и мыслители М.П. Лобанов и И.А. Ильин, В.В. Кожинов и А.С. Панарин, Э.Ф. Володин и С.В. Ямщиков, В.Н. Осипов — примеров много. Быть может, это объясняется сущностью русской души: если уж говорить — то только правду, и всю правду до конца. Эта позиция отлична и даже противоположна позиции новоявленных исторических «нетерпеливцев» (по Лескову), прогрессистов-радикалов: «если гнуть палку, то обязательно перегнуть», «лес рубят — щепки летят», «смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — сухая статистика». Если жечь свечу, то непременно с обеих сторон, или, как говорят рязанские мужики: «Если пить, то уж пить так, чтоб лета качало». Возможно, именно здесь корень всех «случайных» революций, которые не привились нигде, а только на русской почве.

Безоглядность и склонность к риску — сама сущность русской души, как утверждают многие философы, но забывают при этом отметить необходимость присутствия «дрожжей», «фермента», «бродильного элемента» (провокаторов и заводил бунтов-«перестроек»); без присутствия их в «браге» и в «барде» для дьявольского варева и само наслаждение, и окровавленное опьянение насилием для истинно русского — невозможны. Именно упомянутая ферментация до сих пор мало изучена, мало исследована. (Эта тема — табу. Ее лишь называют, но не позволяют «препарировать».)

Тему присутствия бесовства отважились называть в качестве одной из основных причин трагедии немногие — от Н.С. Лескова и Ф.М. Достоевского до О.А. Платонова. И здесь даже при упоминании только «фермента» в одном ряду с подлинными именами революционеров самого первого призыва и закопёрщиками пресловутой «перестройки», «реформаторами и лидерами» ее, истинные мотивы их действий не названы, лукаво замалчиваются. Дивно: даже тут был (и остается сегодня) определенно риск даже и в одном только открытом назывании подлинных причин пережитых потрясений. (А для любого значительного писателя, тем более сегодня, при развитом глобализме, понимание особенно важно.)

За последние годы всех «реформ», приватизаций, бандитских делюг русскую литературу (и впрочем, русскоязычную даже «литературу» — довольно мутную) захлестывали и захлестнули сначала сочинения от озлобленных на «Россию-суку», забытых было эмигрантов третьей волны и обиженных сидельцев, борцов за «общечеловеческие ценности», затем модернистов шалопутного толка, принципиально настаивающих на «нетрадиционности». И вот беда, все это — опять-таки разрушительная, троцкистского толка революция (ре-эволюция), движение вспять, весь этот модерн в искусстве не созидателен. И неслучайно сегодня, по словам критика Кожинова, господствует вполне определенная тенденция — стремление объявить всех значительных писателей и поэтов советского времени антисоветскими и антикоммунистическими, а наиболее ценными считать как раз все тех же самых антисоветских писателей. Но это не тенденция, а очевидная, направляемая тенденциозность.

Что и говорить, русская эмиграция со времени отправки Лениным двух пароходов за границы России вытерпела несказанные обиды, незаслуженное глубочайшее унижение. Россия лишилась: И.Шмелёва и И.Ильина, И.Бунина и А.Куприна, П.Сорокина, и не только их. Был, помнится, не один «философский пароход». А многие ли вернулись? И как сложилась судьба тех, кто вернулся? (М.Цветаева, например, вспомним тут и вернувшегося в предреволюционный год после своих заграничных антропософских штудий А.Белого и др.). «Новая» Россия теряла дворянскую культуру и традиции аристократии, утрачивала во многом слух литературный, отказалась от самой «тайны творчества». А без поиска этой тайны всё — и речи, и слова — праздно, легковесно, и вернуть ту культуру, тот обиход окольными путями, без признания дивной и состоявшейся тайны творения невозможно.

Пытались ли вспомнить и переоценить суды над традиционными поэтами так называемого новокрестьянского направления, «обновили» ли литературу «птенцы гнезда Максима Горького-Пешкова»? Смогли ли противопоставить что-либо «ферментированной» литературе «боевых “Ундервудов”» те же И.Касаткин, С.Подъячев и другие? Да, понятно, писатели из крестьян — и крепкие, а сила и талант их, в конечном итоге и признание впоследствии опять-таки неразрывны с понятием «традиция». Привились ли изыскания В.Хлебникова или А.Белого? Наверное, в чем-то и тот же новатор А.А. Вознесенский козырял преемственностью, но вовсе не от традиционалистов.

И с какой целью они прививались, названные и иные, и кто помнит теперь Вознесенского? Когда у нас стали писать о репрессиях, реабилитациях, возник некий «мейнстрим», руководимый все тем же бродильным ферментом «пятой колонны» — от литературных ловкачей и катал, мастерски подхвативших и развивших тему новаторства и отсебятины, часто кощунственной и пошлой (у все того же Вознесенского, например), направивших волну на разрушение. Они перетасовывали и искажали действительность, пытались перекроить и историю, и многократно, и в 90-х, даже на излёте. Было подобное и раньше: «имажинисты», «футуристы», «акмеисты», «символисты» — всех и не сочтешь. «Модерн», «постмодерн» нынешние — лишь отголоски и жалкое подражание тому, что было прежде. И в литературе то же: вывеска «разделяй и властвуй» именно такого же, того же содержания, а не какая-то иная табличка прибита и сегодня на новых дверях старого кабинета либералов и западников, по сути, тех же троцкистов.

Цель нынешнего «умения» пристроиться при литературе — получать бонусы, разделяя на течения, союзы (а их сегодня более десятка) и объединения «писателей», особенно молодых (а молодыми отчего-то принято считать пишущих и до пятидесяти даже лет от роду, всё «молодые»), ссорить всех их и сталкивать. Особенно и мятущихся, не состоявшихся и до сорока, и до пятидесяти лет — все-то одно и то же: стремление от разделов, свар и конфронтаций писателей и союзов получить преференции и саму возможность удержаться чиновникам у кормушки литературных грантов и премий. Ведь, по сути, все они состоят на кормлении у писательского сообщества, написать ничего стоящего сами не в состоянии (только письма да обращения подписывают), но ведут себя при этом как полные/полноправные хозяева жизни (в том числе и в литературной среде). Та же бездарная «пятая колонна» (имена на слуху), состоящая из множества раскрученных и вообще-то мало причастных к русской речи канареек, учеников чародеев, чагиных и прочих лавровых-авиаторов, сплоченных сегодня, по сути, только лишь дутой своей и мнимой «сверхидеей индивидуалов», — из состава тех, которые корчат из себя интеллектуалов, не являясь таковыми. И цель их та же: они пытаются превратить голос нашего национального достоинства в самоедское рыдание-покаяние (от навязываемых ими же через подручные СМИ поддельных «эпистолярных откровений», обличений и прочих «открытий» из сомнительного толка архивов, «секретных» папок и прочее...). Боль нашу кощунственно и святотатственно перевирают. Крик русского пытаются перелгать в эхо этого «покаяния», и получалось до сих пор невесть за что (и за победу в Великой войне — «победобесие» — по их пониманию или навету. А тяжелейшие трудовые пятилетки надуманно кличут застоем. А было дело, обличали и соцреализм с его мировым признанием, теперь поутихли)... Всё дорогое превращают они в глас иерихонской трубы резонансного саморазрушения, самоуничтожения — таково их свойство. Ведь что же должно было (по их мнению) последовать после прочтения О.Волкова, В.Шаламова, А.Барковой, Б.Чичибабина, М.Сопина и многих других? Что, как не посыпание головы пеплом (и именно русских голов), что, как не покаяние должно было воспоследовать? А происходит зачастую противоположное (не по замыслу лукавых обличителей, фальсифицирующих историю): решительное отторжение причин от следствий. Искажение нашего национального самосознания оказалось, по существу, невозможно.

А ведь как старались. Некие даже и писатели-приспособленцы, которым и прежде открыты были архивы, которые знали правду и имели доступ ко многому из закрытого (смотри «Последнюю ступень» В.А. Солоухина), несмотря ни на что, ловко встроились «во власть», в литературное чиновничество. И (вместо «уберите Ленина с денег» или «Братской ГЭС») договорились уже и до того, что Русская империя, вся, была и есть «ошибка истории». Либо другая крайность: только «белоэмигрантскую» литературу и культуру и возносят, но по сути — все это то же раскольничество, рассеивание ненависти вместо «собирания» камней и объединения.

И вновь, и сегодня — попытки (и нередко успешные!) «оседлать волну»; и сегодня мы опять свидетели некой «передислокации», «ротации» этой самой «колонны», ее перестроения (для попыток новых атаковать все русское, российское и особенно все советское). Сегодня мы видим «двойников», идейных последователей М.Кольцова, К.Радека и других — и теперь они резвее прежних, и их много, пруд пруди. У них теперь еще больше возможностей, в услужении у них международные сети Инета, им составлены протекции, для них открыто властями широкое поле деятельности, в их руках рычаги влияния. Они работают «под прикрытием». А русский писатель — открыт всем ветрам, но этого будто бы не замечают, предпочитают не замечать «идеологи от культуры». Напрасно... Выдирание и вытравливание русского леса в угоду заморским растениям ни к чему хорошему не приведет. Даже в природе принужденное высушивание болот, вырубка лесов, повороты рек, создание каналов и водохранилищ, вообще искусственное, волевыми решениями вторжение даже и в биосферу никогда ни к чему хорошему не приводило. А между тем давайте вчитаемся, каких авторов сегодня печатает то же крупнейшее издательство «АСТ», кого рекомендует. И откроется многое. Эта едва ли не популярнейшая «трибуна» новоиспеченных авторов весьма успешна. Благодаря кому, каким покровителям? На сегодня давайте проследим, какие издательства вырубаются и выкорчевываются даже и силовыми методами, через суды, рейдеров и прочее... И вчера их атаковали, и подрубают и сегодня. Судьбы издательств «Голосъ» П.Ф. Алёшкина, «Образ» Ю.Лощица, «Алгоритм» С.Николаева, издательство О.Платонова (в том числе и вся его серия книг под эгидой «Института русской цивилизации») — примеров много. А кто со времен 90-х уцелел, кого и поныне «благословляют» огромными премиями, поддержкой? Подробности излишни.

Культивация каких направлений продолжается и сегодня через директоров и владельцев частных «органов печати», даже после обозначенных и четко поименованных иноагентами широко обсуждаемых фамилий? Что поменялось?

Писаниями о лагерях с примерами ужасов, нередко надуманных до очевидных нелепостей и нестыковок, высосанных из пальца (не исключая даже порой и В.Т. Шаламова, и многих из перечисленных сидельцев), давно перестали удивлять. «Великими грехами народа» от накрученных ужасов «советского тоталитаризма» перекормили читателя сразу после 90-х. Им перестала удивляться даже молодежь, но главное — перестала верить. Надуманные «обители» никогда не сидевших писарчуков, муки от жизни «открывающих глаза» пустопорожних девиц — это уже не второй, а третий раз съеденный завтрак, причем завтрак этот один и тот же. Что правду таить: и Марченко-Богораз, и Даниэль, и Синявский, и В.Некрасов, и В.Гроссман не трогали и не поражали читателя и прежде никакими откровениями уже потому, что там не было главного условия для сочувствия: художественности — так они тенденциозно-направленны, предсказуемы. Чернуха, наваленная без разбора, никогда не была и не будет подлинно литературой. Метод-прием, тот, что если в книге любой и дыму, и вони побольше нагнать, то много таланта и не потребуется вовсе, — такая мысль ложна. Таким способом лишь скорее обнажится антиталант, безвкусица. Не поражает давно и «Архипелаг ГУЛАГ» А.Солженицына, хотя его ухитрились воткнуть даже в обязательную для чтения школьную программу (с какой целью?)... И уже по той же причине он нечитабелен — потому что там тоже нет главного условия: искусства. «ГУЛАГ» — этот и на очерк даже не тянет, потому как отсутствует простая историческая достоверность, которая должна опираться на фундамент фактов; впрочем, всегда в наличии «страсть к политическим выпадам», говоря того же Солженицына словами. Все названное — большие опусы математиков, физиков и лириков, по сути своей — компиляторов.

Где же сегодня оригинальные художественные произведения истинной, непреходящей ценности, не подшитые политической подкладкой? Где сегодня светлые солнечные пятна души человеческой? Может быть, в каких-нибудь «Елтышевых» или в так называемом романе «Патриот» — этих коллективных проектах от «успешных» нынешних, распиаренных и разэкраненных? И лишь оттого, что они так и настолько раскручены спецзаказом на эту их «литературу» от чиновников, они при раздаче бонусов и от «властей предержащих», тех, которые их облюбовали и пролоббировали (без прочтения даже), только и получили, подхватили существительное «писатель». Открыт ли сегодня хоть один тип, который можно было бы поставить рядом и вровень с П.Каратаевым, Поликушкой, Г.Мелеховым? (О чонкиных знаем мы от «швейцаров при власти», шаркунов, обслуживающих режим, от тех, которые и прежде существовали беспечно и сыто, — они и сегодня не бедствуют, даже барствуют напоказ, наживая свой «капитал известности» при помощи западников и «нордистов», приверженцев де Кюстина и Геббельса, пиарясь на пошлых попытках оплевать историю «этой страны», не родной им, «страны проживания», страны «беззаконной и свободной охоты»).

Так какое же новое слово в литературе сказали нынешние сочинители — лауреаты всевозможных «букеров», эти «написатели» «больших книг», писарчуки «толстых романов», о которых по награждении их никто не вспоминает, ни имен их даже не помнит, ни их творений, то есть представители тех вышеназванных сил, которые и до сих пор все так же стерегут просторы нашей культуры, все контролируют и все делят? Чем отметились, что привнесли? Ответили ли они на главный вопрос насущный: как жить теперь, куда нам идти? Или хотя бы пытаются ответить? Ничуть не бывало. Нет даже и попыток к реальному объединению на общее благо, к прекращению этого дрожжевого брожения, этой ферментации, мутной и опасной, этого созревающего рассола, угрожающего взрывом. И, понятно, осмысления нет и в помине. А вот разрекламированных анекдотических, надуманных подробностей, сплетен про то, как вот будто бы немцев приволжских «теснили» в тридцатые годы прошлого столетия, и именно будто бы русские теснили и нацменьшинства еще... Вот этого сегодня хоть отбавляй. И пишут опять-таки не историки, не авторитетные политики, а сочиняют, по всей видимости, дилетанты, если судить по рассеянной, развязной манере, потерянным в повествовании характерам и рваным диалогам их, несопоставимым с каждой подаваемой «рожей» героя. Читая и наблюдая разностилевую диаграмму их увражей, открытую любому мало-мальски знакомому с профессией автору, ясно: пишут неучи, да еще и толпой, и определенно опять-таки под заказ. Чей? Вот вопрос. Но это отчего-то не интересует будто бы ни Роспечать и его главу, ни Минцифры, ни Минкульт. И опять-таки отличились в немыслимых тиражах и переизданиях все те же названные издательства, и на поверку — те же имена тех же загадочным образом процветающих (даже и ныне!) владельцев. И вот итог: сказать, что он оптимистичен, — курам на смех, язык не повернется. А ведь молодежь читала сии навязываемые «произведения», было дело, и верила букве, доверяла награждаемым сверх всякой меры их переиздаваемым без счета «романам». Итог: не верит молодежь и не доверяет теперь никому, «всё врут» — вот их вердикт. Да что там книжицам нынешних лауреатов, и в закон Ома уже теперь не верят. Не верят, что сила тока обратно пропорциональна сопротивлению... А пойдет она, такая молодежь, воевать за такую страну? Пойдет она теперь работать-вкалывать по-стахановски за идею, за державу, которую этак вот раскрасили темными красками названные маляры от литературы, публицистики и СМИ, эта молодежь-то наша? Пожалуй что нет. Спрячутся за спины отцов и дедов, уедут в дальние края, только бы не в окопы «за Рашку», за страну, где спаривались будто бы красноармейцы в мечети (как уверяют их сии маляры), где крепкие хозяева рубили свой