Украина — это Россия

Пережив коммунистическую интернациональную эпидемию в XX столетии, русская нация столкнулась с вызовом региональных сепаратизмов. Единство Русской православной церкви, русского государства, русской культуры и русской нации вновь было поставлено под сомнение. Национальные отщепенцы разорвали тысячелетнее национальное общерусское единство, столь дорогой ценой завоеванное нашими предками, столетиями собиравшими Русскую землю в мощную православную империю. Великая идея большого русского мира в очередной раз испытывается на жизнеспособность. И мы снова видим, что самым слабым местом в нашем проекте является внутренняя сознательность его участников.

В ситуации XX столетия, когда русская цивилизация переживала сложные внутренние нестроения, под сомнение был поставлен смысл участия южнорусского населения в строительстве общерусского мира. Вирус самовлюбленного регионализма жестоко поразил постсоветскую элиту южнорусского населения. В отличие от общерусского западничества, воспринявшего прежде всего не национальные и не религиозные либеральные и социальные идеи Западной Европы, «украинство» проявило себя как своеобразное южнорусское областническое западничество, черпавшее свои идейные предпочтения из польско­католического мировоззрения. Для «украинства» Запад олицетворяется прежде всего в польской культуре, католической церкви и немецкой государственности. По своей сути «украинство» является серьезнейшей болезнью православной цивилизации в целом. Именно эта болезнь явила миру и хорватов, и косоваров­сербов, предавших Православие. Наши южнорусские сепаратисты — «украинцы» — такие же предатели православной цивилизации, как и русского единства.

Опасность «украинства» в русском мире была осознана давно. Еще на заре его зарождения, более ста лет назад, галицко­русский публицист О.А. Мончаловский (1858–1906) писал: «...украинствовать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий “Русь”, “русский”, отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную “украинскую” самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапогов... идолопоклонство пред областностью, угодничество пред польско­жидовсконемецкими социалистами, отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, отступление от церковнообщественных традиций. Украинство — это недуг, который способен подточить даже самый сильный национальный организм, и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения!»[1]

«Украинство» как движение не является единым, в нем немало различных потоков. Так, для галицких самостийников казацкие вольности не являются первичными в этих интерпретациях «украинского мифа», здесь большую роль играет непосредственное влияние — польское и римокатолическое. Для русской же Малороссии первостепенную роль в формировании сепаратистских настроений сыграли легенды и мифологизированное воспевание казацко­гетманского прошлого (например, в сочинениях типа «Истории русов», где вымысел прямо пропорционален авторской возбужденности).

Естественно, что все это «украинское фэнтези» не способно было воплотиться в исторической действительности без реального сильного союзника в борьбе с Россией. И этот союзник на русской почве вызрел к началу XX столетия. Им стала революция. Именно ее нравственный и физический разрушительный потенциал сумел временно взять верх над идеей православной империи, превратив XX век в России в перманентную кровавую бойню.

Действительно, «не получилось бы, — как пишет исследователь «украинства» Н.И. Ульянов, — никаких всходов и на почве увлечения казачьей словесностью, если бы садовникистория не совершила прививку этой, отрезанной от павшего дерева ветки к растению, имевшему корни в почве XIX века. Казачья идеология привилась к древу российской революции и только от него получила истинную жизнь. То, что самостийники называют своим “национальным возрождением”, было не чем иным, как революционным движением, одетым в казацкие шаровары»*.

Роль советской власти в создании «украинца» трудно переоценить. Сразу же после революции коммунистическая партия начала «коренизацию», «украинизацию» Южной Руси, готовя себе кадры для борьбы с «великорусским шовинизмом». Начиная с 1920 года коммунисты насаждают «украинский» язык и «украинскую» школу, делая обучение в ней бесплатным и обязательным. Миллионы южнорусских людей были пропущены через этот комбинат по производству советских «украинцев», цель которого — заглушить влияние русской культуры и уничтожить единство русского Юга и русского Севера.

«Украинизация» посоветски была прежде всего направлена против русского имени, против общерусского самосознания. Это признает и бывший украинский президент Л.Кучма, когда пишет, что «украинизация советского типа, о чем часто забывают, имела один общий знаменатель с украинизацией в УНР и Украинской Державе Скоропадского, а именно — дерусификацию»[2]. А главный вывод из «украинизации» (и в этом можно согласиться с Л.Кучмой) тот, что «при любом отношении к происходившему в 20х годах надо признать, что, если бы не проведенная в то время украинизация школы, нашей сегодняшней независимости, возможно, не было бы. Массовая украинская школа, пропустившая через себя десятки миллионов человек, оказалась, как выявило время, самым важным и самым неразрушимым элементом украинского начала в Украине»[3].

Именно большевики создали массового «украинца» как социально близкий партии элемент, как альтернативу, разрушающую единство русского мира. Недаром многие деятели «украинства» признавали за советским «украинским» проектом родственность тому, что они делали. «Украинский» национализм и советская «украинизация» делали одно дело.

Например, известный украинский деятель Владимир Винниченко (1880–1951) и «во времена самого жестокого тоталитарного режима в СССР не сомневался, что украинская государственность в Украине есть». «Она, — писал Винниченко в своем дневнике, — живет, накапливает силы, которые скрыто содержат в себе идею самостоятельности и в благоприятное время взорвутся, чтобы осуществить ее». Теперь мы хорошо видим, насколько он был прав. Эти силы во многом порождены украинизацией 20х годов, проведенной тоталитарной рукой. Или, как было сказано выше, с помощью «тоталитарной прививки».

Вот эта «тоталитарная прививка» «украинству» во многом помогает и сейчас. Современная «украинизация» проводится с тем же «националкоммунистическим» энтузиазмом и насилием, как и в советские времена.

Революционное движение истощило свою энергию в борьбе с Россией, и коммунистическое дело захлебнулось в крови «новомучеников российских». Великая трагедия XX века окончена, но политиканствующие актеры Южной Руси все еще не хотят снимать свой нелепый театральный реквизит, свои турецкие «казацкие шаровары» и продолжают забавляться своей «революционноукраинствующей дурью», как говаривал один из исследователей «украинского» сепаратизма В.В. Шульгин.

А то, что западенцы сегодня уничтожают памятники Ленину, это говорит, вопервых, об их глупой неблагодарности*, а вовторых — о том, что они были включены в проект Советской Украины только при Сталине.

В чем же суть «украинской» болезни?

Любую болезнь, и «украинство» здесь не исключение, можно описывать очень многословно, в малейших деталях, но есть у каждой какаято главная причина, сердцевина болезни. В «украинстве» это кризис религиозного сознания: психология религиозного предательства в случае с унией и религиозного индифферентизма в случае с советским атеизмом.

Началом болезни, безусловно, надо считать потерю национальной свободы в XIII–XV веках различными частями русского народа, последовавшее за ним окатоличивание южнорусской элиты и Брестскую церковную унию 1596 года.

Уния, прозелитизм Рима, вольнодумство Запада, воинствующий атеизм коммунистической власти, неприятие, как выражаются сепаратисты, «московского» Православия — все это способствовало глубокому кризису религиозного самосознания.

На Украине соседствуют советское «украинское» и униональное западническое сознание. Они одинаковы по своей украинской сути, но первое в силу отхода в прошлое советского проекта постепенно начинает видеть в галицко­униатском мировоззрении тот путь, который, собственно, и сформирует единую «украинскую нацию».

На Украине очень распространено рассуждение о том, что она принадлежит одновременно и православному, и католическому миру. В униатской церкви, истовой хранительницы и проводницы «украинства», даже видят особое соединение Востока и Запада.

Воистину, такая позиция не что иное, как перепев шевченковского призыва: пусть уничтожится Православие («Церков­домовина»), но «встане Украина». Такая постановка вопроса выводит нас на главную дилемму «украинства», которую можно сформулировать так: либо Православие, либо Украина; либо южнорусское население сохранит Православие, либо станет «украинцами». Либо жизнь в Православии, либо духовная смерть в «украинстве».

В религиозной жизни Украины все оценивается по самостийной шкале преданности «украинству». Если какое­то религиозное образование поддерживает «украинский проект» — оно хорошо, если нет — его надо «украинизировать», а ежели оно не поддается этому — то уничтожать.

Деятелями «украинства» делается все, чтобы внедрить в сознание южнорусского населения те стереотипы, на которых были воспитаны «профессиональные украинцы» Галичины. Жителям других регионов Украины в сознание насильно внедряют миф: есть западные «украинцы» — это те, кто сохранил «многовековые» традиции «украинства» именно в силу того, что «западный украинец гораздо ближе по своим понятиям и привычкам к чеху, поляку, в чем­то даже австрийцу, чем к русскому или восточному украинцу»[4].

Денационализированное западничество русского населения униатской Галичины дорого самостийникам уже тем, что оно, по их мнению, всегда было частью Запада. Конечно же это миф. Галиция даже после того, как приняла унию, никогда не была, да и сейчас не является инкорпорированной частью Запада. Уния всегда была и будет янычарской казармой для русского православного населения, где католический Рим будет подвергать жесточайшей травле и уродованию православные души.

«Украинство» ставится выше веры религиозной, «украинство» как бы «обожествляется», становится религиозным культом самостийника, мерилом добра и зла. Это глубочайший религиозный кризис, это вторичное одичание — одичание неоязыческое.

«Украинский проект» погибнет от духовной узости «украинства», которое уже оттолкнуло от себя южнорусское население. Украина погибнет оттого, что советская власть дала ей слишком много территорий, никогда не попадавших в ареал деятельности «украинского» дела. «Украинскую нацию» хотят сформировать как политическую группировку, как антирусскую партию. Всем навязывается узкий мирок «украинских деятелей» конца XIX — первой половины XX столетия с их человеконенавистнической идеологией.

Государство Украина — это наша своеобразная евразийская Хорватия, раздирающая целостность и Русской Православной церкви, и русской государственности, и единство русского народа. «Украинство» как идеология национального раскола поставило под вопрос единство православного русского мира, и мы находимся сегодня в сложнейшем положении, когда одна часть нации, сознание которой затуманено самоубийственными фантомами, выступает агрессивно против другой.

Основные вехи развития украинской историографии

Для украинской националистической историографии начиная с ее формирования (кирилло­мефодиевцы, профессор В.Б. Антонович, профессор М.С. Грушевский и др.) характерна глубокая тенденциозность в освещении истории России. Особенно ярко это отражается на исторических сюжетах, общих как для южных (считающихся украинскими историками своими), так и для северных регионов Российской империи и СССР.

Незалежной историографии свойственна своеобразная система мифологизации исторического процесса. Украинские историки в своем тенденциозном искажении русской истории идут по пути объявления украинским всего, что существует в современных границах государства Украина и противопоставления «европеизма» Украины и «азиатскости» России.

Выдвигается целая концепция «УкраиныРуси» как окраины Европы, сдерживавшей на протяжении всего своего существования восточный деспотизм, олицетворяемый кочевниками и их преемниками — русскими с их имперскими амбициями. Принадлежность к западноевропейскому суперэтносу определяется для них эволюцией «Украины на запад»: имеются в виду ГалицкоВолынское княжество и переход в дальнейшем под власть Литвы, Польши и Австрии.

Украинская националистическая историография глубоко политизирована, ее основные постулаты обслуживают «украинскую национальную идею», которая в свою очередь, как писал идеолог «украинского интегрального национализма» Дмитрий Донцов, построена «не на разуме, а на воле, на догме, на аксиоме, на бездоказательном порыве»[5].

Чтобы понять это своеобразие украинской националистической историографии, необходимо понимать эволюцию исторического развития южнорусских земель.

Украинские историки позиционируют отделение украинцев от других восточных славян, одни в домонгольскую эпоху, другие — как результат установления монголо­татарского ига. Само монгольское нашествие действительно раскололо надвое древнерусскую цивилизацию, но раскол этот не был полным и необратимым. Скрепами русского единства оставались православная вера и княжеский род Рюриковичей, который продолжал править и на Севере, и на Юге. На Севере древнерусские княжества в XIII–XIV веках боролись как с пришедшим завоевателем, так и друг с другом за лидерство в процессе объединения русских земель. В этой борьбе «на два фронта» в Северной, ВладимироСуздальской Руси победило Великое княжество Московское, сумевшее отразить исламский* натиск Золотой Орды, а затем и уничтожить в XVI столетии Казанское, Астраханское и Сибирское ханства.

На Юге Рюриковичи самостоятельно княжили до второй половины XIV столетия. Южная Русь лишь со второй половины XIV столетия во многом утратила связь с северорусскими княжествами и попала под владычество руссколитовского государства, где правили потомки литовского князя Гедимина и которое после Люб­линской унии 1569 года было преобразовано в провинции Речи Посполитой**.

Экспансия папского католичества на Севере была остановлена победами великого князя Александра Невского. В южнорусских землях же папская пропаганда, используя государственную мощь польского государства, добилась заключения Брестской унии 1596 года с несколькими архиереями, предавшими Православие и русское имя в крае, и вела жестокую борьбу с Русской Православной Церковью.

Политика католического прозелитизма и польская эксплуатация южнорусского населения привели к пробуждению русского национально­религиозного сознания в XVII столетии (Иов (Борецкий), Мелетий (Смот­рицкий) и др.) и выразились в серии казацких восстаний, завершившихся с помощью военного вмешательства Московского государства присоединением большой части южнорусских земель во второй половине этого столетия.

Процесс собирания земель продолжился и далее — уже Российской империей. Но некоторые земли в силу недальновидности русской дипломатии остались вне русского государства: Галичина в 1772 году отошла Австрии по первому разделу Польши, Буковина в 1774 году, после заключения Кючук­Кайнарджийского мира, также попала во владения Австрии в награду за ее нейтралитет в Русско­турецкой войне 1768–1774 годов. Угорская Русь же еще ранее, в 1526 году, после разгрома венгров турками, вошла в состав Австрии как составная часть Венгрии. Австрийское государство стало наследником русских земель и с немецкой педантичностью стало проводить политику денационализации русского населения, попавшего в их руки, с помощью все тех же поляков.

Таким образом, политика московских царей и всероссийских императоров по собиранию русских земель[6] не была завершена, и часть русских людей продолжала находиться под духовной властью унии, с одной стороны, и под государственной властью Австро­Венгрии — с другой. Эта оторванная и в духовном, и в политическом плане часть общерусского населения и стала тем субстратом, в котором появилось «украинство» как исторический феномен.

Начало южнорусского сепаратизма (из которого выросло «украинство») лежит в немалой степени в той неудовлетворенности казацкой старшины унификацией малороссийских казацких полков в общерусскую административную структуру и в тех романтизированных воспоминаниях о прежних «вольностях» при казацких гетманах, действовавших совместно с поляками.

Одним из первых исторических произведений, которые могут быть отнесены к нарождающимся попыткам обособить Малороссию от остальной России, является полемическое стихотворное сочинение «Разговор Великороссии с Малороссией» (1762), автором которого, скорее всего, был Семен Данилович Дивович, выгнанный из СанктПетербургского университета изза конфликта с М.В. Ломоносовым. В тексте этого сочинения Малороссия рассказывает свою историю и перечисляет заслуги, оказанные ею русскому народу и государству, дающие ей право на некоторую автономию. Малороссию автор выводил от древних козаров (хазар) и утверждал, что она управлялась своими вождями.

Подобных сочинений было еще несколько, но сами по себе воспоминания про «казацкую вольность» еще не могли дать жизнь настоящему украинофильскому движению. Первую революционную прививку «украинское возрождение» получило от поэтов­декабристов, воспевавших вольности казачества, вроде К.Ф. Рылеева*. Его стихи о казаках пользовались не меньшей известностью в этой среде, чем поэзия Шевченко.

После раздела Польши неудовлетворенность казацкой старшины получила в лице польской шляхты и католической церкви активных и богатых покровителей. В первой трети XIX столетия поляки получили в управление Виленский учебный округ (составленный из Виленской, Витебской, Гродненской, Минской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской губерний). В учебных заведениях (католических и униатских) этого округа вплоть до Польского восстания 1830–1831 годов было воспитано целое поколение польских патриотов и украинофильствующих малороссов.

Первоначально своеобразное украинофильство как движение зародилось в Уманском кружке польской молодежи — ученых и поэтов — воспитанников Базилианского училища (Се­верин Гощинский, Богдан Залесский, Михаил Грабовский), которые считали себя украинцами, но, как чистокровные поляки, писали все­таки попольски. Кружок после разгрома Польского восстания в 1831 году прекратил свое существование, но его идеи были подхвачены другими молодыми людьми, которые в Киеве в 40х годах создали тайное общество — КириллоМефоди­евское братство. Они бредили древними вольностями запорожского казачества и мечтали о республиканском строе для каждого славянского народа со всеми демократическими свободами без исключения. Главными деятелями братства были Н.И. Гулак, Н.И. Костомаров, П.А. Кулиш (с детства находился под влиянием Грабовского) и Т.Г. Шевченко (бредил польской революционной поэзией). Братство было раскрыто русскими властями, и его деятели отбывали наказание до конца 50х годов, когда их возвратили из ссылки.

Наследницей революционной деятельности «украинского движения» стала созданная в 70–80х годах XIX века так называемая «Старая Громада». Главными ее организаторами были историки — приватдоценты университета М.П. Драгоманов (русский полтавец), В.Б. Антонович (поляк) и автор украинского гимна (по образцу польского «Ще не вмерла Украина») этнограф П.П. Чубинский (русский полтавец).

Таково схематическое развитие украинского движения в пределах Российской империи.

На землях же, отошедших Австрии, до 1848 года австрийское правительство признавало за прикарпатскими русскими (галичанами, буковинцами и угорцами) их русское происхождение и национальное единство с русскими Российской империи. Но после похода русской армии 1848 года в Венгрию австрийское правительство сделало крутой поворот в отношении австрийских русских. Австрийский губернатор Галиции граф Франц Стадион в 1848 году обратил внимание Вены на опасность называть русскими галичан, после чего австрийские власти стали официально именовать русских галичан рутенами. Известны слова графа Стадиона, сказанные в том же году русской депутации: «Вы можете рассчитывать на поддержку правительства только в том случае, если захотите быть самостоятельным народом и откажетесь от национального единства с народом вне государства, именно в России, то есть если захотите быть рутенами, не русскими. Вам не повредит, если примете новое название для того, чтобы отличаться от русских, живущих за пределами Австрии. Хотя вы примете новое название, но все­таки останетесь тем, чем вы были». Началось образование антирусской Руси. Усилилась борьба с русским литературным языком, с русскими книгами — распространение того и другого приравнивалось к государственной измене. Много русских патриотов было посажено в тюрьму. И в противодействие им под покровительством венского правительства возникла «украинская» партия, расколовшая единство русских в Прикарпатье (Галиция, Буковина и Угорская Русь).

Национальной доктриной этого своеобразного «украинского Пьемон­та»[7] стала неприкрытая русофобия. «Если у нас идет речь об Украине, — писали галицкие украинофилы, — то мы должны оперировать одним словом — ненависть к ее врагам... Возрождение Украины — синоним ненависти к своей женемосковке, к своим детям­ кацапчатам, к своим братьям и сестрам кацапам, к своим отцу и матери кацапам. Любить Украину значит пожертвовать кацапской родней»[8].

В Австро­Венгрии стал разрабатываться из местных простонародных говоров искусственный язык. Все это было направлено на переориентацию прикарпатских русских с Российской империи на создание из галичан антирусской силы. Австро­венгерские власти стали применять на практике старый рецепт польского сепаратистского движения — «натравить русского на русского». Здесь уместно привести выдержку из завещания польского революционера генерала Мерошевского, которое звучит так: «Бросим огни и бомбы за Днепр и Дон, в самое сердце Руси; возбудим ссоры в самом русском народе, пусть он разрывает себя собственными ногтями. По мере того как он ослабляется, мы крепнем и растем».

В лице австровенгерского правительства появился серьезный государственный заказчик на исправление русской истории, поиск в веках «украинцев» и изобретения им «достойного» языка общения.

В это время на политическую сцену призывается один из главнейших идеологов «украинства» — историк Михаил Сергеевич Грушевский (1866–1934), выписанный австрийским правительством по рекомендации В.Б. Антоно­вича из Киева и приехавший в 1894 году во Львов (тогда принадлежавший Австро­Венгрии). М.Грушевский преподавал в австрийских учебных заведениях «украинскую» историю и занимался реформированием и организацией украинского движения, созданием его исторической идеологии. До него в среде «украинства» велись лишь споры, каким именем заменить названия «малоросс» и «Малороссия». Имен­но ему принадлежит сомнительная «честь» поставления в нем многих точек над «i». Малороссы им были переименованы в украинцев, а Малороссия — в Украину, в значении имени собственного, а не нарицательного, как можно было бы употреблять эти слова. На его совести лежит также большой вклад в изобретение особого украинского языка: отказавшись от церковнославянских слов, он заменил их польскими (через польский язык он ввел много латинских, французских и немецких слов), но с соблюдением малорусского произношения. Этим языком (о котором А.Стороженко — его критик — говорил, что это польский язык, в котором польские звуки приспособлены к малорусскому выговору) написана М.Грушевским десятитомная «История УкраиныРуси», пестрящая «украинцами» и «украинскими князьями». Все деятели «украинства», как и сам М.Грушевский, по своим политическим убеждениям были социа­лис­тамиреволюционерами и тесно сотрудничали с революционным движением. Приехав во Львов и заняв идеологически центральное положение, как профессор Львовского университета М.Грушевский соединил в себе две традиции южнорусского сепаратизма — униатскую австровенгерскую и казац­комалороссийскую, выработав некую общую генеральную линию, и историческую, и политическую, дальнейшего развития «украинства» в целом.

По данным русской контрразведки, «Грушевский, находясь во Львове, получал от австрийского правительства ежегодные денежные субсидии для издательства научным товариществом имени Шевченко книг и брошюр на малорусском языке, часть коих водворялась в Россию и распространялась из украинских книгоиздательств, находившихся в сношениях с львовским издательством»[9].

В отношении построения схемы истории Украины профессор Львовского университета М.Грушевский стал настоящим реформатором. Десятитомный труд «История УкраиныРуси» и в названии отражает идеологическую установку. Считая слово «Русь» позаимствованным великорусским населением северных княжеств у украинцев после упадка их государственности[10] — Киевской Руси, он оставляет его в названии. Наряду с этим признает, что термин «Малая Русь» появляется в отношении Киевской и ГалицкоВолынской земли в XIV веке (грамоты Константинопольского патриарха) и что в XII–XIII веках слово «украйна» употреблялось в нарицательном смысле, в значении пограничья, окраины. Несмотря на это признание, он считает, что слова «украина», «украинный» становятся именами собственными для среднего Поднепровья уже с XVI века. На чем основано это утверждение — неизвестно.

О реальном, а не вымышленном появлении слов «украина», «украинный» откровенно пишет сам М.Грушевский: «Литературное возрождение XIX века принимает название “украинского” для обозначения... новой национальной жизни. Для того чтобы подчеркнуть связь новой украинской жизни с ее старыми традициями, это украинское имя употреблялось одно время в сложной форме “УкраiнаРусь”, “украiньско­руський”: старое традиционное имя связывалось с новым термином украинского возрождения и движения. Но в последнее время все шире употребляется и в украинской, и в других литературах простой термин “Украина”, “украинский” не только в применении к современной жизни, но и к прежним ее фазисам[11], и это название вытесняет постепенно все прочие. Для обозначения же всей совокупности восточнославянских групп, у филологов называемой обыкновенно “русскою”, приходится употреблять название восточнославянской, чтобы избежать путаницы[12] “русского” в значении великорусского, “русского” в значении восточносла­вянского и, наконец, “русского” в значении украинского (как оно еще и посейчас в полной силе остается в обиходе Галиции, Буковины и Угорской Руси). Эта путаница подает повод к постоянным неумышленным и умышленным недоразумениям, и это обстоятельство принудило украинское общество в последнее время твердо и решительно принять название “Украины”, “украинского”»*.

Налицо явный волевой, самовольный акт «наречения» малорусов не историческим именем, а изобретенным политическим названием. Примерно так же коммунистическая партия XX века взяла и твердо и решительно нарекла совокупность народов СССР термином «советский народ», ставя перед собою далеко идущие цели формирования новой общности.

Схема М.Грушевского противопоставляет Восток и Запад, Византию и Европу, Россию и Украину и поныне с незначительными вариациями преподается в украинских школах и высших учебных заведениях. Начало Украины видится М.Грушевскому и его школе украинских историков в далекой древности, в IV веке, с появлением на территории сегодняшнего государства Украина племен антов. Их украинская историография считает прямыми потомками украинцев. В начале VII века общность антов распадается, и остатки этих племен соединяются с руссами к началу XI столетия.

Современные украинские учебники вторят М.Грушевскому, что «с конца IV и до VI века н.э. предки славян расселились почти на всей территории нынешней Украины под названием “анты” (группа племен). Название “анты” в переводе с санскрита означало: люди, которые живут у края, украиняне... Государство антов просуществовало около трех столетий — от конца IV до начала VII века. Это было могущественное государство, которое можно считать праславянским предшественником последующего украинского государства — Киевской Руси»**.

Создавшаяся русская государственность в Киевской Руси имеет у украинских историков название — украинское государство «УкраинаРусь», основой которого, естественно, является украинский народ под властью украинских князей. С XII века складывается следующий центр украинской государственности — ГалицкоВолынское княжество, которое постепенно подчиняется Литовскому, а затем, после унии этого великого княжества с Польшей, находится в Речи Посполитой.

Особую гордость украинской государственности составляет так называемая «Христианская Казацкая Республика» в Запорожской Сечи, преобразовавшаяся позднее в другой этап этническоукраинской державности — Гетманщину (XVII век). Мифическоэпические сказания об этом времени сложили в среде украинских историков воззрение на это время как на «золотой век», к идеалу которого стремились все попытки построения самостийных держав в XX столетии на территории Малороссии.

Наряду с М.Грушевским в начале XX века появился и вошел в политику другой «апостол» и творец «украинства» — Дмитрий Иванович Донцов (1883–1973)[13]. Направление Д.Донцова было более радикальным, ставшим неким новым этапом историософии «украинства». В отличие от М.Грушевскогоисторика, Д.Донцов был больше идеолог, или, как его называли, «батька украiнського нацiоналiз­му», теоретическим наследием которого жили националисты ОУН (типа С.Бандеры) и «дышат» сегодняшние незалежные историки. Он считал Украину типичным образцом западноевропейских стран, полностью чуждой византийско­татарской Московии, бывшей, по его мнению, деспотической монархией, в отличие от глубоко проникнутой аристократическореспубликанскими тенденциями Ук­раины*.

Во многом идеи Д.Донцова были продуктом переработанных в украинском стиле философии немецкого националсоциализма и «консервативной революции». Так он развивает идеи о врожденной кастовости населения, существовании в украинском народе «аристократии», сплоченной вроде духовно­рыцарского ордена, о внутринациональных расовых типах, которые могут быть сведены в две группы. В первую группу входят типы «нордийский» (государственнотворческий), «понтийский» (атаманский) и «д