Усадская голгофа Василия Ивановича Лыкова

В Книге памяти жертв политических репрессий Костромской области немало имен ее граждан, незаконно расстрелянных, лишенных свободы, подвергшихся административной и судебной высылке в 20–40-х годах прошлого века. Об одном из них хотелось бы сегодня рассказать. В третьем томе, на странице 98, содержится несколько скупых строк его биографии: «Лыков Василий Иванович — 1885 г. р., уроженец посада Большие Соли Левашовской волости Костромского уезда и губернии. Место работы — Черноза­водско-Ульков­ская сельхозартель Кост­ромского района, председатель. Арес­тован 22.10.1924 г. Саботаж. Статья 63 УК».

Арест по доносу

Для пайщиков Чернозаводско-Уль­­ковской сельхозартели по переработке и сбыту картофеля и овощей известие об аресте и взятии под стражу их председателя правления Василия Ивановича Лыкова стало громом среди ясного неба. Никто не хотел верить в то, что он — саботажник. Как можно, недоумевали селяне Черной Заводи, посадить за решетку толкового руководителя, сумевшего в течение нескольких месяцев поставить на ноги практически лежавший бездыханным картофелетёрочный завод и сделать его рентабельным?

Где тут логика? Где закон о сельскохозяйственной кооперации? Эти вопросы они мысленно ставили перед собой и не находили ответа. А их неоднократные попытки доказать его невиновность легко разбивались о стену безразличия в различных правоохранительных инстанциях...

10 июля 1923 года в ст. 63 Уголовного кодекса РСФСР появилась ч. 2, каравшая за саботаж. Именно эта статья была инкриминирована Василию Ивановичу Лыкову. Его вина, отмечалось в постановлении помощника уполномоченного СО Костромского губернского отдела ОГПУ Шарова от 3 ноября 1924 года, выражалась «в противодействии нормальной деятельности государственных учреждений и предприятий или соответствующем использовании их для разрушения и подрыва госпромышленности». Ни больше ни меньше. Такая формула обвинения напомнила мне историю про одного рассеянного тракториста, случайно забывшего закрутить гайку на Фордзоне-Путиловце и загремевшего на нары на 5 лет за подрыв колхозного строя в стране.

А теперь все по порядку. 22 октября 1924 года Шаров подписал постановление: «В интересах ведения следствия Лыкова В.И. арестовать и заключить под стражу в Губисправдом № 1 по 1-й категории без права свиданий. О чем и объявить». Основанием тому послужила «информация» осведомителя ОГПУ на 16 листах, которая к делу № 74 приобщена не была, а его фамилия, что вполне естественно, для помощника уполномоченного осталась неизвестной. Однако этого компромата с избытком хватило для того, чтобы усмотреть в нем «указания на признаки преступного деяния, предусмотренные ст. 63 УК РСФСР». Попутно надо заметить, что для ГПУ тех лет было достаточно любого заявления или доноса, чтобы отправить невиновного человека на нары или считать его социально опасным для общества.

В тот же день некто Кожеков арестовал подозреваемого и сопроводил его в бывшую Костромскую губернскую тюрьму, после революции переименованную в исправдом, дабы не иметь ничего общего со старорежимными царскими понятиями. Здесь заключенные 1-й категории обычно содержались не менее половины в последующем назначенного им срока. Хотя Лыкову он не был еще определен, а отсидка ему была уже гарантирована. При задержании Василий Иванович, как подчеркнуто в протоколе, «не пререкался и сопротивления не оказал».

Сразу же после помещения в исправдом В.И. Лыков обращается в Костромское ГПУ с заявлением, в котором сообщает, «что при аресте ему не разрешили сдать кассу», а посему просит освободить его на сутки для личной передачи ключей от кассы или передать их своей жене, ибо «пересылать ключи с кем-либо опасается, так как они могут попасть в чужие руки». И в то же время отмечает, что затягивание вопроса может нанести ущерб кооперативной артели, и одновременно выражает беспокойство тем, что «настало время оплаты продналога и ее задержка нежелательна».

Отец и сын

Первый допрос Василия Ивановича состоялся 23 октября. Под запись в протоколе Лыков показал, что он по социальному положению из крестьян, беспартийный, сочувствующий советской власти, в собственности имеет «дом с двором и корову», что «до Октябрьской революции владел в течение двух лет переданным ему отцом картофелетерочным заводом». По сути изложенных в доносе фактов или опровержению их уточняющие вопросы Лыкову не задавались. Тем не менее Шаров решил «настоящий материал принять к своему производству и провести следствие».

Об отце Василия Ивановича — Иване Лыкове — известно крайне мало. Родился в 1850 году в семье государственных крестьян. Купец, владелец нескольких картофелетерочных заводов, по достоверным данным, три из которых располагались в Больших Солях, Левашове и Черной Заводи Костромской губернии. После Октябрьской революции они были национализированы.

Дальнейшая судьба Ивана Ивановича четко не прослеживается. По некоторым данным, он подвергался репрессиям со стороны советской власти, был осужден. По понятным соображениям родственных связей с сыном старался не поддерживать: не хотел, чтобы его сын при новом режиме угодил в списки скрытых классовых врагов советской власти. Умер в возрасте 82 лет. Похоронен вместе с женой, Марфой Яковлевной, на кладбище в Черной Заводи.

В настоящее время в центре сельского поселения Некрасовское Ярославской области сохранился двухэтажный особняк, на памятной табличке которого начертано: «Бывший дом большесольского купца Лыкова. Построен во второй половине XIX века».

27 октября правление Черноза­водско-Ульковской сельхоз­артели по переработке и сбыту картофеля и овощей просит Костромское ГПУ предоставить подследственному В.И. Лыкову возможность «для сдачи кассы и дел по должности». К заявлению было приложено обязательство члена правления сельхоз­артели большевика А.А. Соловьева, который берет «на личную и строгую ответственность доставить такового в исправдом не позже утра 29 октября».

28 октября состоялась передача дел и кассы сельхозартели временно исполняющему должность председателя правления К.А. Спирину и материально ответственному лицу А.А. Писанову. В акте подчеркивается, что «в виду оставления службы В.И. Лыковым по должности казначея и председателя правления» комиссия никаких финансовых и иных нарушений не выявила.

Двуличие местных партократов и чекистов

В тот же день Шаров получает копию выписки из протокола общего собрания ячейки ВКП(б) от 20 марта 1924 года. В ней говорится, что выборы Лыкова председателем правления, с одной стороны, являются неконституционными, ибо он бывший заводчик и не член этой кооперации, а с другой — нельзя не учитывать мнение масс и игнорировать «коммунистическую линию» о привлечении на работу специалистов под неусыпным и постоянным контролем членов партии. «Если будет замечено неправильное ведение Лыковым операций производства, тогда следует просить партийные органы по инстанции о его отзыве из правления». И вывод: «Лыкова, как спеца, допустить в правление артели, пока от партии имеется контроль. При беспартийном контроле над Лыковым считаем не допускать его нахождение в правлении».

На очередном допросе, 29 октября, Шаров уточняет у Василия Ивановича, как он получил свою должность в кооперации. Лыков отвечает: «В марте я по настоянию крестьян стал председателем правления Чернозаводско-Ульковской артели, где и работал до своего ареста». 3 ноября помощник уполномоченного снова интересуется этой темой. Василий Иванович поясняет: местная партячейка вначале вынесла постановление, «что принимать дела до полного выяснения обстоятельств не надо, надо обождать, а уже к вечеру мне секретарем ячейки было сказано, что принять дела можно».

Приведенные выше примеры свидетельствуют о явной двойственности большевиков при приеме «классово чуждых» спецов на службу советской власти: с одной стороны ГПУ, с другой — острая нужда в специалистах. Необходимость в них бесспорна, но и наказания «органов» за неверный подбор кадров суровы. Словом, молот и наковальня.

Шаров и его начальник Иванов в конце октября, не завершив до конца предварительное следствие, принимают решение «направить дело за № 74 на гражданина Лыкова» в Москву с просьбой рассмотреть «на предмет высылки такового из пределов губернии». Невольно возникают вопросы. К чему такая спешка? Подстраховаться и получить добро из высокой инстанции? Давайте поразмышляем. С одной стороны, они, видимо, поняли, что допросы ничего нового для доказательства вины подследственного не дали и не дадут, а потому дело перспектив в суде не будет иметь. А с другой — не помешает им и подпорка на тот случай, если Лыков вдруг окажется хорошо замаскировавшимся классовым врагом и нанесет советской власти, кооперативному движению еще «больший вред», чем предусмотрено ст. 63 УК.

И если наши предположения верны, то их просьба об его административной высылке выглядит вполне логичной. Словом, с глаз долой — из сердца вон.

Эти сотрудники ГПУ тогда быть святее папы римского явно не собирались. Да и общечеловеческие нормы морали, совести и справедливости не имели для них никакого значения, а донос оказался более весомым аргументом, чем эти понятия. Кроме того, им было гораздо проще и удобнее не реагировать на обращения честных селян и пайщиков сельхозартели, закрыть глаза на то, что в Черной Заводи только ленивый не знал, что завод при Лыкове полностью рассчитался с долгами и значительно увеличил производство крахмала и патоки. Вот и выходит, что и Шарова, и его начальника совсем не волновало, что результаты эти были достигнуты под руководством «саботажника», да еще и ведшего активную агитацию «среди темных масс беднейшего крестьянства», направленную на подрыв кооперации целой губернии.

Стремлюсь работать честно

1 ноября Василий Иванович обращается в Костромское политическое управление с просьбой как можно быстрее установить его «вину» и в кратчайший срок выпустить из заключения. Мотивирует он это тем, что «никогда и никаких преступлений против Советской республики не делал», что имеет «заслуги перед Советской республикой: с 1919 года первым в губернии стал работать по картофельному делу для Губсовнархоза, в 1921 году за хорошую работу ему была выдана премия из бюджета последнего и 50 рублей золотом». И добавляет, что он изобрел «намного облегчившую человеческий труд картофелетерку и еще внедрил ее на других предприятиях».

Подчеркивает, что в Чернозаводской кооперации он «много трудов положил, работая по 16 часов в сутки, чтобы ликвидировать ее большую задолженность, восстановить нормальное функционирование заводов, находившихся в разрушенном виде, и поставить кооперацию на должную высоту, что подтвердят все ее члены».

Стремлюсь, — подчеркивает Василий Иванович, — честно работать по картофельному делу на пользу Советской республике, и если будет здоровье и возможности, то еще раз докажу, что я не временный человек для Советской республики, я стремлюсь приносить пользу Советской республике. <...> Еще раз прошу ускориться с выпуском меня, ибо убийственно на меня действует лишение свободы, так как благодаря работе многие годы, с 15-летнего возраста, по картофельному делу в сырости и грязи я потерял две трети своего здоровья. Теперь каждый новый день уносит последнее здоровье. Между тем на моем иждивении находится шестеро детей.

Несколько слов о картофелетерках. В тот период крестьяне были вынуждены перетирать картофель на ручных домашних терках, а полученную сырую картофельную муку или картофельный крахмал продавать заводчикам, так как многие заводы не имели своего терочного производства, которое для них было и трудоемким, и энергозатратным. Поэтому внедрение Лыковым картофелетерок своей конструкции на предприятиях соответствующего профиля серьезно повышало их производительность и свидетельствовало о более высоком уровне их развития.

3 ноября начальник Костромского ГО ОГПУ Иванов утверждает постановление своего подчиненного Шарова о привлечении «гр-на Костромской губернии и уезда Левашовской волости Посада Большие Соли Лыкова Василия Ивановича, 39 лет, быв. заводчика, из крестьян, — в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по ст. 63 Угол. Код., о чем и объявить». На нем В.Лыков написал: «Постановление мне объявлено 3 ноября, в 3 часа дня, 1924 года».

Спустя шесть дней Лыков обращается к костромскому губернскому прокурору с просьбой вызвать нескольких свидетелей для подтверждения его невинов­ности. Просьба остается без внимания.

Следствие считать законченным

17 ноября Шаров принимает, а непосредственный начальник утверждает подготовленное его подчиненным постановление: «На основании ст. 207 УПК следствие по настоящему делу считать законченным и объявить заключенному гр-ну Лыкову, не имеет ли к таковому чего дополнить».

В тот же день начальник Костромского ГО ОГПУ Иванов подписывает и текст заключения «по делу № 74 о гражданине Лыкове Василии Ивановиче, обвиняемом по ст. 63 УК».

Приводим содержание этого документа без правки и изъятий:

1924 года ноября 17 дня, я, Пом. Уполномоченного СО Костромского Губотдела ОГПУ Шаров, рассмотрев дело на гр-на Лыкова В.А. нашел следующее.

В Марте мес. сего года гр-н Лыков на общем собрании граждан Чернозаводского района был избран на должность Чернозаводско-Ульковской Сельско-Хозяйственной Артели, в каковой должности работал по день его ареста, т.е. по 22 октября с.г. Проникнув в кооперацию, как бывший владелец Картофеле-тёрочного завода Лыков повел среди таковой разлагающую линию к подрыву местной кооперации среди темных масс крестьянства, умело подошел к таковой и не ограничиваясь тем, что забрал в свои руки с.х. артель в Черной Заводи, ведет агитацию среди крестьян своего района организовать другую артель в районе Посада Больших Солей с целью получить ранее национализированный у него завод. Для того, чтобы пронести эту линию правильней, тем самым ввести в заблуждение кооперативные органы, гр-н Лыков составляет лжекооперативное Правление с.х.артели, вводит туда кулацкий элемент и свою жену Анну Федоровну, которая в тот момент являлась пайщиком частного картофелетёрочного завода, расположенного в пределах Нерехтского уезда д. Путятино с бывшим владельцами бр. Милютиными.

Подобрав подходящих себе лиц Лыков составляет устав артели и представляет таковой на утверждение в губернские органы, но последние видят лживость со стороны Лыкова, в утверждении артели отказывают, имея в виду, что его лживая политика пользы государственной кооперации не принесет, а наоборот будет действовать разлагающе и цель у Лыкова забрать под свое влияние кооперацию и вернуть национализированный завод. По агентурным же данным политика со стороны Лыкова вполне понятна, хотя при следствии он вину отрицает, говорит, что целей каких-либо у него корыстных не было. А посему я прихожу к такому заключению, что поступок со стороны обвиняемого Лыкова является преступным и подходит под действия, как противодействие нормальной деятельности государственных учреждений и предприятий или соответствующее использование их для разрушения госпромышленности по ст. 63 Уг. Код.

Полагал бы:

Гр-на Василия Ивановича Лыкова, 39 лет, происхождения из крестьян, Кост­ромской губ. и уезда, Левашовской вол., посада Больших Солей, бывшего владельца картофелетёрочного завода — признать как социально-вредный элемент и выслать из пределов Костромской губ. сроком на три /3/ года.

Комментарии здесь, как говорится, излишни.

24 ноября Василий Иванович вновь настойчиво просит дополнительно привлечь к следствию в качестве свидетелей целый ряд представителей сельхозартели, должностных лиц волости и других граждан, которые помогут доказать его невиновность. Но тщетно. В ответ — тишина.

В этот же день представители губернского ОГПУ Иванов и Шаров сообщают Костромскому губисполкому о том, что Лыков В.И. «подлежит административной высылке из пределов Костромской губернии сроком на три года как социально вредный элемент», и просят подтвердить заключение своим постановлением на предмет санкционирования высылки перед ОГПУ и комиссией НКВД по отношению обвиняемого Лыкова».

Почему дело не направили в суд

Представляем на суд читателя заключение по делу Василия Ивановича Лыкова:

1924 года Ноября 25 дня Заместитель Губпрокурора и наблюдающий по ГПУ Фиолетов, рассмотрев представленный мне материал о гр-не Посада Большие Соли, Левашовской вол. Костромского уезда В.И. Лыкова обвиняемого по ст. 63 УК, нашел, что гражданину Лыкову вменяется в вину то, что он, будучи избран на должность Председателя Чернозаводско-Ульковской Сел. Хоз. Артели, как бывший владелец картофеле-терочного завода, повел среди таковой разлагающую линию к подрыву местной кооперации, а также повел агитацию к учреждению другой артели с целью получить ранее национализированный у него завод.

Подтверждающих материалов в деле не имеется, однако из показаний гражданина Лыкова видно, что означенные обвинения не лишены справедливости, но, очевидно, доказать их нет возможности благодаря сильному влиянию гражданина Лыкова.

Принимая во внимание, что в деле нет достаточных данных для предания гр-на Лыкова суду Костромского Губсуда по обвинению в преступлении, пре­дусмотренном 1 ч. 63 ст. УК, но что гражданин Лыков в данной местности может являться социально опасным — полагал бы весь материал на гр-на Лыкова направить в Комиссию по административным высылкам НКВД через Коллегию ОГПУ.

И. об. Прокурора Костромской губ. (Фиолетов).

Для того чтобы доказать вину «социально вредного элемента», необходимы неопровержимые доказательства. А если их нет? Что делать? Возвращать дело на дополнительное рассмотрение — значит признать ошибку и поражение следователя Шарова, который безоговорочно оценил донос как не требующую проверки фактуру и наплевал на принцип презумпции невиновности.

Для Шарова оправдание, прекращение дела или освобождение арестованного будет явным браком в его работе, за который обязательно и строго накажут. А кому хочется быть наказанным?

И еще. Прокурор Фиолетов считает, что хотя показания Лыкова в ходе следствия и предъявленные ему обвинения «не лишены справедливости», однако, «очевидно, доказать их нет возможности». И добавляет: «...благодаря сильному влиянию гражданина Лыкова». Невольно возникают вопросы. Какие показания? Где они? (В деле их нет.) Почему не были допрошены свидетели, которых настойчиво просил вызвать Василий Иванович? Какой нажим на следствие мог оказать находящийся в заточении и не имевший права на свидания обвиняемый Лыков?

Ответов на них в материалах сфабрикованного следственного, а по сути, уголовного дела не содержится. Вот и выходит, что и Фиолетов, и Шаров даже не пытались проверить достоверность «агентурных данных», так как дальнейшая судьба этого человека уже перестала их интересовать. Отсюда вопрос: «такой случай в их практике — не редкость?

Не напоминает ли вам, уважаемый читатель, слова из известной басни Крылова «Волк и ягненок»: «Досуг мне разбирать вины твои, щенок! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Вот и получается, что исполняющий обязанности губернского прокурора вместо того, чтобы объективно и документально потребовать от следствия обосновать вину Василия Ивановича, обрек последнего самостоятельно доказывать свою невиновность. Оставалось ему надеяться только на собственные силы и возможности, на поддержку жены — Анны Федоровны, на честность и порядочность пайщиков Чернозаводско-Ульковской сельхозартели, которые относились к нему с особым уважением, высоко ценили его профессиональные качества. Понимал: если Шаров и его непосредственный начальник Иванов проигнорировали выводы прокурора Фиолетова, то их предложение об административной высылке, несомненно, будет поддержано и в более высоких инстанциях.

Губисполком дает добро

Так и случилось. 25 ноября 1924 года состоялось секретное заседание Кост­ромского губернского исполнительного комитета рабочих, крестьян и красно­армейских депутатов. В принятом единогласно постановлении говорилось: «...просить особую комиссию НКВД и ОГПУ разрешить выселить гр. Лыкова из пределов Костромской губернии в административном порядке как социально опасного и вредного элемента на 3 года».

Напомню читателю, термин «социально опасный и вредный элемент» как название меры внесудебного преследования вошел в первый уголовный кодекс РСФСР, 1922 года, и предусматривал 3 или 5 лет ссылки.

28 марта 1924 года Президиум ЦИК СССР утвердил новое положение о правах Объединенного главного политического управления в части административных высылок, ссылок и заключения в концлагерь. В нем он предоставил ему право:

а) высылать таковых из местностей, где они проживают, с запрещением дальнейшего проживания в этих местностях на срок не свыше 3 лет;

б) высылать таковых из тех же местностей с запрещением проживания, сверх того, в ряде областей или губерний, согласно списка, устанавливаемого ОГПУ на тот же срок.

Приказом ОГПУ от 16 августа 1924 года разъяснялось постановление Особого совещания о воспрещении проживания кому-либо в шести пунктах и пограничных губерниях.

Вынесение таких решений возлагалось на Особое совещание, которое формировалось по назначению председателя ОГПУ в составе трех членов Коллегии ОГПУ с обязательным участием представителей партийных органов и прокурора.

Среди работников ОГПУ такое запрещение для административно или судебно высланных в течение конкретного срока проживать в определенных местностях получило название «минусы». Для получивших «минус 6» был категорически закрыт даже въезд на территорию шести городов страны — Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Одессы и Ростова-на-Дону, а также в эти и пограничные губернии.

8 декабря 1924 года экономическое управление ОГПУ в Москве получает следственное дело В.И. Лыкова. На препроводительной записке к нему две резолюции: «Ознакомиться и доложить на Комиссию»; «Поставить на тройку». А 9 января 1925 года состоялось заседание Особого совещания при Коллегии ОГПУ. В его постановлении говорилось: «Лыкова — из-под стражи освободить, запретив проживание в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове Н/Д, означен. губ. и п/полосе и Костромской губернии сроком на три года с семьей».

Отсюда вывод. Особое совещание не только не отменило высылку Лыкова за пределы Костромской губернии на три года, но и пошло на ужесточение наказания. О возможных причинах такого решения я расскажу несколько позже.

Из дальнейшей переписки известно, что Лыков местом жительства выбрал Диево-Городище Ярославской губернии и должен был туда прибыть не позднее 27 января 1925 года. А далее из Ярославля в Кострому и Москву идут доклады: «Административно высланный Лыков В.И., без семьи, прибыл в Ярославль и взят на учет».

Можно с большой долей вероятности предположить, что выбор Василия Ивановича не был случайным: неподалеку функционировал крупный картофелетерочный завод известного в России купца Никиты Понизовкина, где он мог получить работу, ибо знал, что административно высланные обязаны были заниматься общественно полезным трудом, иначе им грозило наказание еще и за тунеядство. И второе: понимал, что ему надо было как-то прокормить свою большую, даже по тем временам, семью.

Защитники Василия Лыкова

Жена Лыкова, Анна Федоровна, объективно оценив всю сложность ситуации, обращается к прокурору РСФСР тов. Крыленко с просьбой пересмотреть дело и провести новое, объективное расследование. Подчеркивает, что следствие для выяснения виновности или невиновности Василия Ивановича даже не пыталось сделать запросы в Чернозаводско-Ульковскую сельхозартель о его работе, уточнить, действительно ли он вел агитацию и пропаганду среди крестьян. Спрашивает: почему названные ее мужем свидетели не были вызваны для допроса?

Далее она подтверждает показания мужа о том, что он не проник в правление сельхозартели, не вел среди масс разлагающих действий, а был приглашен туда как специалист по картофельному делу, чтобы поправить дела артели, и был единогласно избран на полном общем собрании председателем правления. «Что же касается обвинения моего мужа в том, что он якобы организовал из крестьян нетрудовую артель, чтобы заарендовать еще один завод для переработки картофеля, то это тоже не подтверждается».

«Мой муж — сын крестьянина, — пишет Анна Федоровна, — занимался оборудованием крахмальных и паточных заводов по своей собственной системе, а с 1919 года был заведующим Государственным крахмальным заводом и все свои познания, какие имеет, отдавал Советской власти и кооперации, а также он служил в Костромском губсовнархозе».

В заключение она особо подчеркивает, что ее «семейное положение самое тяжелое», что нет близких родных и никаких средств к существованию, что имеет шесть малолетних ребятишек, а седьмой должен родиться уже через несколько недель, что сложившаяся ситуация ее приводит в отчаяние, а потому просит тов. Крыленко «ради детей назначить пересмотр дела мужа и передать в суд, а до суда выпустить из-под стражи».

К заявлению были приложены:

1. Выписка из протокола общего собрания пайщиков Чернозаводско-Уль­ковской сельхозартели от 19 марта 1924 года «О выборах членов правления и кандидатов к ним». Постановили: «выбранными членами правления оказались Спирин Константин Александрович, Лыков Василий Иванович председателем, Писанов Александр Арсеньевич. Кандидаты к ним — Гусев Алексей Федорович, Кокорин Михаил Иванович и Еремин Иван Иванович».

2. Выписка из протокола общего собрания пайщиков Чернозаводско-Уль­ковской артели от 2 ноября 1924 года. В нем содержится ходатайство об освобождении В.И. Лыкова из-под стражи, «выбрав делегатами для этой цели Федора Еристовича Назарова и Петра Андреевича Бырова».

3. Письмо уполномоченных Чернозаводско-Ульковской сельхозартели Ф.Е. На­­зарова и П.А. Бырова прокурору СССР.

Вот что они в нем пишут:

Председатель В.И. Лыков был снят с нашего дела и, узнав от А.Ф. Лыковой, что он обвиняется в том, что якобы вел против кооперации среди темных масс населения разлагающие действия, что проник в правление как бывший заводчик, но это таковым не делалось. Этот вопрос обсуждался на полном общем собрании. Лыков положил много трудов для восстановления нашей кооперации, которая до него была в большой задолженности, и все заводы были изношены до крайности.

Ввиду такого бедственного положения нашей артели и был приглашен Лыков в правление. Он был приглашен как спец картофельного производства для поднятия сельхозартели на должную высоту. Мы, уполномоченные, специально были выбраны на общем собрании для выяснения вопроса по обвинению гр-на Лыкова и восстановлению его опять для работы в нашей кооперации как хорошего и незаменимого работника, который на деле доказал, как много полезного для нашей артели им сделано.

Гр-ном Лыковым сделано для нашей кооперативной артели следующее:

1. В банках были исходатайствованы кредиты.

2. Для беднейшего населения весною до осени было роздано 3000 пудов хлеба под залог увеличения посевных площадей картофеля, было выдано денег крестьянам для покупки лошадей, и за счет этих ссуд было поднято наше хозяйство.

3. Заводы все отремонтированы, которые были доношены до крайности, а ныне их производительность увеличилась вдвое.

4. Топлива на все заводы было заготовлено достаточно, и заводы работали на должной высоте, вырабатывая крахмал хорошего качества. Выход крахмала по пробе оказался 2 пуд. 20 фун., на другом — 2 пуд. 15 фун., между тем в прошлый год выход был 1 пуд. 38 фун.

5. Мельница во время управления Лыкова тоже работала хорошо и безубыточно, а раньше работала с убытком. И все это выявляется на общем собрании, на каковом постановили ходатайствовать перед надлежащим органом вернуть к работе Лыкова как незаменимого работника.

Ввиду того что в нашем районе культура картофеля в будущем сезоне увеличится, нам необходим специалист картофельного дела. Поэтому мы просим от имени всей Чернозаводской волости вернуть к работе тов. Лыкова. Он своим трудом на деле доказал свою полезность для нашей кооперации и в будущем большую принесет пользу нашим хозяйствам. Обо всем этом обвинении тов. Лыкова просим рассказать на нашем общем собрании и выяснить, кто сделал донос о том, что им якобы велись противоправные кооперативные дела. Нельзя допустить, чтобы и в дальнейшем отрыв таких полезных и незаменимых для артели работников, особенно во время сезона работ, мог нанести вред нашим хозяйствам и привел бы к их большей разрухе. А так как картофель — продукт скоропортящийся, то все заводы должны работать без перебоев и остановки.

4. Приговор от 24 декабря 1924 года. В нем 171 пайщик Чернозаводско-Ульковской сельхозартели констатирует, что за бывшим председателем правления Лыковым В.И. они «не видят никакой вины и наипаче заявляют, что до него кооперация была в самом низком положении, а во время его службы была восстановлена в самое хорошее положение. Поэтому мы, пайщики данной артели, просим Лыкова Василия Ивановича из-под стражи освободить».

От себя следует добавить, что В.И. Лыков в короткие сроки сумел сплотить коллектив этой сельхозартели и превратить его в команду единомышленников. И ведь совсем не случайно, что они так активно пытались защитить его доброе и честное имя, установить фамилию доносчика, но тщетно. Хотя для Василия Ивановича такая поддержка селян лишней не была.

5. Удостоверение в том, что «В.И. Лыков с 11 июля 1919 года по 14 октября 1922 года в КГСНХ занимал следующие должности: заведующий 2-го и 3-го Государственных картофелетерочных заводов с 11 июля 1919 года по 22 апреля 1922 г., а с 22 апреля по 14 октября 1922 г. там же — технический руководитель».

6. Справка от 24 октября 1924 года о составе семьи: жена Анна Федоровна 33 лет, дочь Вера 15 лет, сын Алексей 13 лет, дочь Надежда 10 лет, сын Иван 8 лет, сын Михаил 4 лет, дочь Любовь 1 год. Единственный источник материального благополучия семьи — Лыков В.И.

Анна Федоровна Лыкова в своем письме Крыленко подчеркивает, что аналогичные документы ею были приложены и к заявлению прокурору Катаньяну еще 4 и 15 декабря 1924 года. Это свидетельство того, что данные документы ею были направлены в столичную прокуратуру еще до момента рассмотрения следственного дела Лыкова на заседании Особого совещания при Коллегии ОГПУ.

Однако они, при объективной их оценке представителями ОГПУ, могли бы сыграть для Василия Ивановича добрую службу. Хотя в это верится с трудом: